Рикс услышала, как ее пленница заерзала на постели.
Хартер медленно поднялась, сконфуженно провела руками по раздраженной коже. Мечтательное выражение глаз, вызванное передозировкой допамина, чуть изменилось, когда девушка встала рядом с х_рд и сравнила себя — лысую, голую, покрасневшую — с той, которая превратилась в ее двойника.
Она произнесла какие-то отрывистые слова на имперском диалекте.
Рикс взглянула на свои, отражавшиеся в зеркале, искусственные, с сиреневатым отблеском, глаза, перевела взгляд на пленницу. Глаза у Раны Хартер были миндального цвета.
Х_рд моргнула.
Глаза Раны Хартер наполнились слезами. Все-таки никакие лекарства не смогли до конца избавить ее от боли, от реакции тела на то, что с него, можно сказать, заживо содрали кожу. Рикс мысленно содрогнулась. Смерть — как собственная, так и чужая, мало что означала для нее в сравнении с величием риксских гигантских божеств. Но х_рд вовсе не желала подвергать кого-либо пыткам. Она развернулась к Хартер, подняла руки, указала на глаза пленницы и запросила нужные слова у своего компьютера.
Девушка попятилась. Доза допамина не смогла справиться с переполнявшим ее ужасом. Она снова заговорила.
Х_рд сжала запястье Хартер — решительно, но мягко.
— Нет, — ответила она. Это слово она знала.
Страх не покинул Хартер. Рикс отменила предыдущий запрос и сделала новый.
— Только окраску радужки, — сказала она. — Медпункт изготовит ее для меня, когда мы будем близко к цели.
— О, — выговорила пленница и перестала вырываться.
— Давай теперь говорить. Пожалуйста, — произнесла х_рд.
— Говорить? — переспросила Хартер. Пауза. Нужны были новые фразы.
— Мне нужно обучиться вашему языку. Лучше. Пусть у нас будет… — Она запнулась. В этом слове было слишком много трудных звуков.
— Разговор?
— Да. Мне нужен разговор с тобой, Рана Хартер.
Кэтри Хоббс остановилась у двери в каюту капитана в один час восемьдесят восемь минут.
Она немного постояла, чтобы собраться с мыслями. «Может быть, я старею?» — думала она. Несколько лет назад ей ничего не стоило провести бессонную ночь. Теперь же она не спала всего четырнадцать часов — чуть больше половины дня, а нервы у нее разыгрались, и обычная маска хладнокровия и опыта могла, того и гляди, упасть с лица. Хоббс оставалось только надеяться на то, что ее интеллектуальные способности не пострадали. Время для тактических ошибок было на редкость неудачное.
Но нет, дело не только в возрасте. Последние несколько дней пролетели каруселью выбросов адреналина, страха, волнений и облегчения. Весь экипаж был на взводе, и вот теперь предстояло прожить десять суток в режиме высоких перегрузок, а потом должно начаться сражение с превосходящими силами противника. Все имитационные расчеты, проведенные Хоббс, говорили об одном: шансов уцелеть у «Рыси» было очень и очень немного.
Хоббс на миг задумалась о том, стоило ли ей приходить к капитану. Может быть, сюда ее привели разыгравшиеся эмоции? Может быть, следовало подождать окончания сражения с риксским крейсером? Еще не поздно было развернуться и уйти в отсек, где через двенадцать минут должны собраться командиры подразделений и представить капитану подробно разработанные планы сражения. Но как бы уверенно Хоббс и капитан ни повели себя с экипажем, и он, и она понимали, что «Рысь» может не уцелеть в бою. Скорее всего — не уцелеет. И если бы Хоббс не задала свой вопрос сейчас, она могла бы так и не узнать ответа.
Хоббс особым образом сложила пальцы и тем самым попросила разрешения войти.
Этот обычный жест вдруг показался ей до странности чужеродным, как в те времена, когда она впервые покинула родину, чтобы поступить на флот.
Если бы Кэтри пожелала, чтобы дверь открылась перед ней на любой из утопианских планет, она бы просто-напросто попросила об этом. Там аэромобили летели, куда прикажут, а мобильные телефоны исполняли команды. Но военные никогда не разговаривали со своими приборами и оружием. Подобный антропоморфизм для «серых» выглядел слишком по-декадентски. Машины — это машины и не более того. Здесь, на борту «Рыси», для того, чтобы перед тобой открылась дверь, следовало выполнить последовательность жестов, щелчков языком, а может быть, даже осенить эту дверь каким-нибудь знамением. Все это было из разряда тайных, символических рукопожатий и волшебных колец. Разговорную речь «серые» оставляли для людей, будто от разговора с кораблем тот мог вдруг ожить.
Машины «серых», словно в ответ на такое нелюбезное обращение с ними, редко разговаривали со своими хозяевами и, чтобы донести до людей свои послания, применяли невероятные конгломераты значков. На утопианской родине Хоббс загоревшийся дом попросту сообщил бы своим обитателям: «Прошу прощения, но я горю». Флотская сигнализация представляла собой скопление самых неприятных звуков и мигающих огней.
Однако Кэтри обнаружила у себя дар к пониманию кодов и значков. Имперские интерфейсы обладали четкостью и лапидарностью, восхищавшими Хоббс. Подобно джетборду или хэнг-глайдеру, они мгновенно откликались на мельчайшие движения. Никакие проявления политеса не могли заставить эти системы медлить с ответом.
Поэтому на запрос Хоббс капитан ответил, пожалуй, даже слишком быстро.
— Войдите, — проговорил он голосом, хрипловатым из-за недосыпания.
Дверь открылась. Зай стоял на пороге. Рубашка у него была расстегнута, металлические колечки застежек болтались. Волосы капитана блестели — судя по всему, он только что принял душ, — а глаза подернулись красной сеточкой кровеносных сосудов.
На миг созерцание капитана в столь домашнем виде смутило Хоббс. За проведенные вместе два субъективных года она видела его только при полном параде.
— В чем дело, Хоббс? — спросил Зай, пригладил волосы, заметил в руке Хоббс тактическую указку и улыбнулся. — Не смогли дождаться общего сбора? Там бы и угостили меня по полной программе.
Хоббс смущенно потупилась и вошла в каюту. Дверь за ней закрылась.
— Прошу прощения, что побеспокоила вас, капитан.
— В любом случае, уже пора. Нам нельзя опоздать на этот брифинг. «Напрягаешь подчиненных, напрягайся и сам» — верно, Хоббс?
— Да, сэр. «И делай это так, чтобы они замечали».
Зай кивнул и занялся застежками тяжелого шерстяного кителя. Хоббс, наблюдая за тем, как шевелятся пальцы его искусственной металлической руки, на несколько мгновений утратила дар речи.
Он указал на свой журнальный столик.
— Вы когда-нибудь видели гравий?
Столик был усыпан множеством ярких камешков. Хоббс наклонилась и взяла один из них. Края у камешка оказались острыми, он имел грани, свойственные структурированному углероду.
— Так это гравий, сэр?
Хоббс были знакомы десять разновидностей гравия, но только по описаниям в военных руководствах, а руками она никогда не дотрагивалась ни до чего подобного.
— Да. Это то, что поэты и политики называют
