государыни мир, а там даст Бог еще до скончания нынешнего года выйдет замирение с турецким султаном. Тогда нам, душа моя, можно и свидетца. Во Франции бунтовщики весьма колобродят и даже похвал-яютца государя и государыню французских с престолу скинуть, а буде можно и до смерти побить со всеми, кто останетца верным их королевским величествам. Любезный батюшка наш Иван Иванович сказывает, что во французов вселился бес. Жеребчиха по-прежнему бесстыжая на виду у всего света амурничает с послом от аглицкого двора Витвортом, а мужа в законе к себе не пущает, отчего тот пребывает в скорби и даже замышляет наложить на себя руки. При дворе болтают об амурах Светлейшего с Прасковьей Андреевной Потемкиной. Ты ее должен помнить как княжну Закревскую. В замужестве она за Павлом Сергеевичем Потемкиным – внучатым братом Светлейшего. Он обитаетца в командовании войсками там же, где и ты, душа моя. Князю Егорию, слава Богу, пятьдесят, а Прасковье Андреевне к Рождеству исполнитца двадцать пять. Она в барышнях была хороша, и в замужестве остаетца такой же. Чувствительность Прасковьи Андреевны к Светлейшему вознаграждаетца, что супругу ее жаловано повышение в чинах.
Преданная тебе до гроба Настасенька.
Дано в Питербурхе сего 1790 года месяца октября дня четвертого».
Не в пример прежним, в этот раз пространным было письмо и от Суворова: «Государь мой Осип Михайлович! Ваши действия я нахожу правильными, поелику вы очистили от неприятеля все пространство от Хаджибея до Измаила, взяли Тульчу и Исакчу, а также весьма содействовали падению Бендер тем, что примерно поколотили ногайцев, в приятельстве с турком состоящих. Нахожу, что и впредь мы не должны пребывать в скуке. Надобно полностью до самого Измаила лишить турок провиантских запасов и особливо всяких скотин, которые могут использоваться ими для переброски войск и грузов. После можно двинуться и на Дунайские княжества до самого Букареста. Освобождение сих христианских земель от магометанского тиранства приведет Порту Оттоманскую к доконечному поражению, а нас – к победоносному миру и разным приращениям. А буде турки станут упорствовать, поведем наступление до Константинополя. Препоручаю вашему превосходительству четырех иностранных волонтеров. Онимогут в наших замыслах быть весьма полезными. Это французской службы полковник граф Ланжерон, лейтенант французской же службы герцог де Брисак, он же граф Шинон – внук маршала Ришелье, майор голландской службы де-Волан и австрийский принц Карл де-Линь. При этом честь имею уведомить ваше превосходительство, что майор де-Волан и принц де-Линь весьма проворны в инженерном деле, куда в рассуждение военной выгоды и употребить их должно. Все сии иностранные офицеры явились в российскую военную службу с соизволения их природных государей.
Желаю вашему превосходительству доброго здравия и военной фортуны. Александр Суворов.
Сего 1790 года октября дня осьмнадцатого».
Пока Осип Михайлович читал письма, пожаловал Микешка. От его смазанных дегтем сапог, шел крепкий и злой дух. Микешка любезно сообщил, что из добытого вчерась на охоте вепря казачий есаул Черненко сварганил на хохлацкий манер род щей или борщ с некими пампушками.
– Ты бы, твое превосходительство, откушал, пока борщ не остыл.
Поскольку голод, как известно, не тетка, то Осип Михайлович принял предложение Микешки и отправился в кают-компанию, где на столе его ждала не только миска борща, но и окорок, зажаренный по старым запорожским обычаям. Надо сказать, что во всю эту компанию войска де-Рибаса не испытывали недостатка в продовольствии, потому что в море, лиманах и в Дунае водилось много скумбрии, чируса, сельди, кефали и прочей рыбы, среди которой, разумеется, встречалась и камбала с бычком величиной с казацкую саблю, но только без эфеса. Теперь таких бычков уже нет, а тогда были. Казаки, гренадеры и матросы в вольное время бычков имели обыкновение ловить крючками, а прочую рыбу даже сетями.
Отобедав, Осип Михайлович крестным знамением возблагодарил Бога и велел Микешке убрать миску. Здесь же, в кают-компании, он принялся писать письмо жене: «Родимая моя Настенька! Мы в сражениях и тревогах. Намедни ногайцы прискакали к месту стоянки канонерок. Как лихие наездники они встали на лошадей и осыпали нас стрелами, отчего один матрос окривел. Тех ногайцев мы отогнали ружейной пальбой. Мой ангел-хранитель Микешка с товарищами пустился за ними в погоню. Одного ногайца они порубили саблями, а троих взяли в неволю. Мы раздели их донага, за те шалости высекли и отпустили с миром. Ежели дворцовые вертопрахи и паркетные шаркуны будут и впредь к тебе приставать, то я велю Микешке с его товарищами схватить их также, снять с них порты и яко тех ногайцев примерно высечь, чтобы другим неповадно было совращать мужних жен и досаждать тебе вздором, душенька моя. Слава Богу, кажетца, война идет к концу. У меня в деташементе состоит граф Шинон герцог де Брисак, коему от роду двадцать четыре года. Сказывают, что в его предках сам кардинал Ришелье, трудами которого учинилась французская монархия, ныне переживающая черные дни, поелику неизвестно, что еще будет с французским королем и его венценосной супругой от неистовств разбушевавшейся черни. Де-Брисак весьма красив, волосы у него совершенно черные, лицо приветливое, нравом он веселый и доверчив, как малое дитя, несмотря, что герцог. Казаками в деташементе предводительствуют старшины Чепига и Головатый. С ними я в приятельстве еще со времени очаковской осады, когда за славное березанское дело, что мы учинили купно, мне жалован Владимирский в третьей степени. Гренадеры мои под начальством брата Эммануила. Он совершенно оклемался после потери руки под Очаковым и тебе шлет низкий поклон. Вот и все новости. Ежели война еще продолжитца, то я изведусь от разлуки с тобой.
Твой Хозе.
Дано сего 1790 года октября дня тридцатого».
Хороши были разудалыми разгулами с гармоникой и песнями санные катания на тройках с приходом и проводами зимы, особенно на масленицу, публичные и партикулярные машкерады, балы, обеды и ужины, где подавали обильные яства, пили заморские вина и томно вздыхали замужние барыни в затейливых нарядах.
Иван Иванович Бецкой с дочерью жили в одном доме, но в разных апартаментах и встречались только за обедами. Их застольные беседы ограничивались пересказом придворных сплетен.
Великосветский Петербург напоминал более Францию, нежели матушку Русь. В салонах и при дворе болтали по-французски, изредка – по-немецки. Разговаривать по-русски было принято лишь с подчиненными и лакеями. Сама государыня давала тому отличную примерность, изъясняясь по-русски только с камер – юнгферой Марьей Савишной Перекусихиной и камердинером Захаром.
Еще с отроческих лет в дом Бецких часто наведывался наследник престола Павел Петрович. Пошел слушок о неравнодушии его к Настеньке. Но все более враки, а впрочем… Однако Настасенька ни в девичьи годы, ни в замужестве к тому поводов не давала. Да и сам Павел Петрович держал себя прилично, без кавалерского нахальства.
Иван Иванович и Настасенька по высочайшему соизволению бывали на вечерах в Эрмитаже, где запрещалось упоминать о чинах и титулах и сама государыня состояла лишь поручиком общества. Каждый здесь изощрялся в шутовстве и лицедействе, но из всех был отличен Лев Александрович Нарышкин, не знавший равных в декламации стихов, чем он не раз повергал почтенное собрание в неописуемый восторг. Князь рыкал аки лев и мяукал кошкой, от громыхания переходил к стенаниям и вздохам, обыкновенно
