впервые возникла у Михаилы Васильевича Ломоносова. Для сохранения жизни неповинных младенцев, указывал он, надобно учредить дома для приема брошенных детей, где добрые старушки могли бы за ними ходить вместо матерей. Учини, душечка, усилия, чтобы муж твой Осип Михайлович, добротою души своей известный, употребил меры к переводу на российский язык книг по акушерству, которые я приобрел здесь и посылаю тебе. По возможности куплю здесь и разные снадобья для врачевания младенцев. Не только в местах удаленных, но и в столице у нас весьма скудно с аптеками. Между тем первые три года от разных недугов умирает более половины сирот, многие от оспы, сухотки да еще от того, что заводятся черви в животе. Преставляются и от простудных недугов. Опять же еще Ломоносов утверждал, что у нас в государстве российском попы не только деревенские, но и городские крестят младенцев в самой холодной воде, иногда со льдом. В требнике-де сказано, чтобы вода была натуральная. Пусть муж твой, почтенный Осип Михайлович, употребит власть, дабы в местах, под начальством его состоящих, попов-невежд принудить, чтобы младенцев всегда крестили летней водой. А что до меня касаетца, то мне весьма худо стало и здешние воды впрок не идут, как было прежде. Не знаю, может Господь приберет меня невдолге. О тебе думаю, душа моя, да о благой надежности служителей Воспитательного дома, не погубили бы они это детское призрение.
Батюшка твой Иван Бецкой, генерал-поручик, действительный тайный советник и камергер двора ее величества».
Исповедь
По прибытии в Петербург у де-Рибаса было много хождений по департаментам и канцеляриям, как по государственной, так и по приватной надобности. Уже в первые дни петербургской круговерти, Осип Михайлович получил цидулу, в которой некая знатная дама, проживающая в собственном доме, умоляла его быть у нея по делу большой для них обоих важности. Осип Михайлович пробовал приглашение это оставить без внимания. Однако после второй и третьей цидулы, в которых помянутая дама продолжала его настойчиво звать, снедаемый любопытством, он отправился по адресу и был тотчас принят. Каково же было удивление де-Рибаса, когда ему навстречу вышла прекрасная Али Эметте. Она мало чем изменилась со времени Измаила. Те же темные, почти черные глаза, густые каштановые волосы в искусной прическе, то же смуглое лицо и нос горбинкой.
– Не удивляйтесь, адмирал, – сказала она. – Со мной постоянно случаются разные превратности. Господь ради того создал меня.
– Вам не следовало в том предупреждать, мадам, – сказал де-Рибас. – Я имел возможность не в однократ убеждаться в истинности сказанных вами слов. Чем нынче могу служить вам?
– Помилуйте, месье, так уж сразу и служить. Станем пить кофе. После, ежели угодно, буду рада отобедать с вами.
– Какими судьбами вы снова в России? Неужели ожидается война с Турцией?
– Нынче мне до войны России с турками дела нет.
– Что же еще?
– Нынче я живу сама по себе, нынче моя жизнь принадлежит только мне.
– Какого мнения об этом Исмет-бей?
– Он умер, его более нет, как, впрочем, и не было.
– Однако, позвольте…
– И не было, адмирал.
– Кто же был?
– Князь Карл Радзивилл – воевода Виленский.
– Не могу взять в толк, мадам. Не будете так любезны несколько объяснить это темное место.
– Воевода Виленский был в Барской конфедерации, ставившей целью низложить короля Станислава Понятовского, восстановить Речь Посполитую и привилегии магнатов. Мое положение и мои устремления в ту пору хорошо вам известны. Его ясновельможность воевода сделал обещание достаточно мне в том содействовать. Я обещала его ясновельможности, когда окажусь у цели, сделать нужное для упрочения Речи Посполитой и содействовать его избранию на польский трон. В этой игре была и Турция. Во время первой российско-турецкой войны скитавшиеся за границей конфедераты возлагали немалые надежды на султана.
– Каким образом князь Радзивилл превратился в Исмет-бея?
– Этому предшествовала конфискация российским правительством имений Радзивилла в отместку за его враждебность петербургскому двору. Оставшись без средств, князь принял ислам и был взят в турецкую службу по внешнему ведомству. В этом не было ничего необычного. В те годы, да и ныне еще, не только польские эмигранты, но и английские авантюристы, становились ренегатами во имя жалования и высоких чинов. Будучи недурно обучены грамоте, многие из них командуют турецкими сухопутными войсками и флотом, сидят в диванах, выполняют разные поручения за границей.
– Странно.
– Ничего странного в этом нет. Обычное дело. Между мною и князем Радзивиллом состоялся альянс.
– Кто же вы?
– Вам это известно, адмирал.
– Нет, неизвестно. Каково ваше природное имя?
– Под страхом смерти мне запрещено называться этим именем. Женщина с тем именем скончалась от чахотки в каземате Петропавловской крепости и там же предана земле. Я была переведена в Ново – Спасский монастырь. И это была смерть, но во стократ более мучительная. Я медленно угасала под пятой сумасшедшей игуменьи. Мне сохранили жизнь люди князя Радзивилла, или, если угодно, Исмет-бея. Они сделали мне побег.
– Кто таков граф де Фонтон?
– Все тот же князь Радзивилл.
