А когда на шестой день люди Токи – так звали командира младшей дружины – отделились от них и пошли на восток в поселение Стурр, мысли Брана стали и вовсе чернее тучи.
Да, он отличался чувствительностью, для полководца совсем нежелательной.
Близ урочного камня, который звался Медвежьим Пупком, на перекрестке двух дорог, Токи попрощался с Браном.
– Пусть остаются твои сердце и ум холодными, как предвечные воды, любезный Бран, – сказал Токи. Он был коренастым, невысоким и невероятно серьезным человеком. Его русая борода была заплетена в две косы.
– И тебе здравия, любезный Токи, – сказал Бран, положил на грудь ладонь левой руки и удостоил товарища долгого церемониального кивка – так равный прощается с равным.
И, помолчав, крикнул уже в спину воинам младшей дружины:
– Удачи тебе и твоим людям!
Однако знаки, примечать и понимать которые Бран был научен с детства, никакой удачи отряду Токи не сулили.
Одиннадцать воронов вились над черно-белой пустошью слева от дороги. В отряде Токи было четыре серых лошади, и все кобылы. А сам Токи поутру говорил Брану, что накануне видел странный сон – будто на лице у него вскочил гнойный чирей величиной с грецкий орех, который рос да рос, пока не лопнул.
За утренней трапезой Токи пытался даже шутить по этому поводу.
«Это, видать, к деньгам. Я, братья, не шибко в этих материях смыслю, но если говно снится к деньгам, то и чирей, должно быть, тоже. Ведь чирей по сути – говно.»
Тогда, за завтраком, Бран лишь кивал Токи да похохатывал, без охоты пережевывая волокнистую соленую рыбу. Свою разгадку сна он решил Токи не раскрывать.
«Прорвавшийся чирей на лице – к потере лица. А что есть потеря лица для военачальника? Правильно. Поражение. Позорное поражение.»
Глядя на то как уползает по раскисшей дороге в неизвестность отряд Токи, Бран мучительно размышлял над своим решением.
Может быть, нужно было все же растолковать Токи его сон? Тогда тот смог бы подготовиться как следует к ожидающим его испытаниям? Был бы начеку?
Вскоре Бран убедил себя, что поступил правильно.
В конце концов, он ведь не гадальщик, не маг, не жрец. Чего стоят его толкования? И потом, ему ли не знать, что даже верные вещие сны иногда не сбываются, что ошибаются даже несомненные оракулы. Ведь боги – они как люди, тоже не прочь иногда передумать.
Самому Брану сны как назло не снились с самой столицы – ни вещие, ни обычные.
Словно бы повелевающая сновидениями Олеви-Нелави, которую Ледовоокие зовут также Играющей- на-Свирели, ибо звуки этой свирели в мире людей превращаются в сны, обиделась на него и сочла его недостойным своей музыки?
Знаков Бран также почти не примечал. А если и примечал, то все какие-то кособокие, непонятные. Вот заяц дорогу перебежал – к прибыли. Но заяц прихрамывал – а это уже к несчастью… Двусмысленность указаний судьбы Брана страшила.
«Хлопотно быть таким суеверным…»
Впрочем, для тревоги у него были и вполне земные основания.
Корабли, как всегда приставшие к берегу у Красной Косы, никто не встречал.
Ни гонцы, ни провожатые, ни праздный люд. А ведь, бывало, не то что целый караван, один корабль причалит – а к нему уже сбегаются рыбаки, китобои, их крикливые детишки. Кто – попрошайничать, кто – предлагать свои услуги, а кто и просто – поглазеть.
Но в этот раз никого не было. Над дальней деревней дружественных оседлых варваров даже дымок не курился. Словно вымерли все.
Да и по дороге в Ларсу отряд Брана не встретил ни одной живой души.
Неужто, прознав об их приближении, все окрестные жители попрятались?
Объяснение могло быть только одно – варвары снова объединились. И, позабыв старые междоусобия, зачали новую войну.
Когда до Ларсы оставался один день пути, отряд Брана встал возле старинного каменного жертвенника. Формой тот напоминал восставленный в небеса меч, цветом – зимние сумерки.
Жертвенник был воздвигнут Ледовоокими в незапамятные времена покорения этих скудных земель. И посвящен он был всем богам скопом.
Всякий путник был волен выбирать, какому из божеств принести на нем кровавую жертву.
Хочешь – чествуй Олеви-Нелави. Хочешь – Белокрылого Змея. А хочешь – саму княгиню Скелль, которая, и это известно всякому, является земным воплощением суровой, но справедливой Матери Снегов.
Вначале Бран хотел пройти мимо жертвенника, оставив его без приношения. Очень уж ему хотелось попасть в Ларсу поскорее. Шторм спутал все планы и они добрались до Земли почти на неделю позже срока. Да и на побережье задержались – кони, которых было двести восемьдесят голов, так одичали и озлобились за время морского путешествия, что не давали себя оседлать.
Но как следует рассмотрев жертвенник, у подножья которого словно бы клубилась грозная, неведомая сила, Бран все же решился.
Жертва возвысит его дух и развеет дурные мысли!
Тем более, что в обозе имелись для такого случая белый баран и черный козленок. Стреноженные животные смиренно дожидались своей участи на тюках с фуражом.
Солдаты встретили решение Брана одобрительным гомоном. Иные даже принялись стучать в щиты, будто празднуя победу.
Оно и понятно: жертвоприношения любили все. И для такой любви были причины.
Море обессилило не только лошадей. Солдаты тоже выглядели неважно – тощие, растерявшие прежнюю молодцеватость, сутулые, желтолицые, словно и не подкрепление вовсе, а изношенные войной ветераны. Бедолаг радовала всякая возможность праздновать лодыря вместо того, чтобы наматывать положенные уставом лиги.
Вдобавок, каждый из солдат знал: ему непременно перепадет шмат жертвенного мяса.
Ведь боги они что в жертве предпочитают? Верно, запах крови. Запах.
А само сытное, мускусное, баранье мясцо могут съесть за них и люди. Богам так даже больше нравится.
Жертвоприношение Бран совершил сам, хотя не был ни жрецом, ни магом.
При свете ярко пылающего костра, что разожгли по его приказу у подножия жертвенника, он решительно перерезал горло белому барану, ноги которого были перевиты теперь особыми шелковыми лентами. На каждой ленте рукой жрицы была вышита посвятительная надпись. Целый клубок таких лент Бран вез в бауле с личными вещами.
Животное нелепо вздрогнуло под ножом, в последний раз мотнуло неразумной головой и покорно затихло. Как видно, давно подготовилось к такому обороту дел…
Тугая кровь быстро заполнила ложбинку в камне жертвенника, которой резчиком была придана форма спирали – знака Белокрылого Змея.
В ноздри Брана ударил мутный дурманящий пар.
– Прими наш дар, о Белокрылый Змей. И помоги нам в нашем деле, – громко, но без обычного для жреческого сословия пафосного завывания провозвестил Бран, глядя в черные, без облаков небеса, кое-где присыпанные блестким крошевом мелких звезд.
Теперь нужно было выждать положенные минуты.
Лица осунулись, окаменели. А что если Белокрылый Змей, старинный покровитель Ледовооких, в чьем существовании на Северных островах никто не сомневался, ибо многие видели его собственными глазами, не примет жертву? Если гневается? Или просто занят своими божественными делами?
Бран тоже нервничал, несмотря на притворную беспечность.
Но когда кровь с жертвенника начала наконец испаряться, сначала беззвучно, а после – с едва слышным, холодящим хребет шипением, на лице Брана расцвела счастливая улыбка.
