Труды

оскорблением истины, правды, единственного, что мне действительно дорого до конца… И тогда я подумал, что царь Давид просто правдив, в его обстоятельствах – да, он так же отреагировал, и конечно, его обстоятельства были более трагичные, чем мои.

Есть другие места, где описывается покаяние, чистое, светлое покаяние. И весь рассказ Ветхого Завета – это рассказ о человеческой жизни, человеческой истории, человеческих душах, какими их видит Бог и какими люди просвещенные, стоящие перед лицом Божиим, могли видеть себя самих и окружающих людей.

Я дам вам еще один пример. Есть место в Ветхом Завете, в Книге Царств, об учреждении царства среди евреев (1 Цар 8). Это место всегда приводится как доказательство, что царство – божественное установление, что король или царь является помазанником Божиим. А рассказ говорит вот о чем. Прежде еврейский народ был водим духовными вождями: были патриархи, были пророки, были судьи – это все были люди, которые не занимали как бы официального положения, которых Бог вызвал из толпы, потому что они были Ему открыты до конца, и они были способны провозглашать Его волю и проводить Его волю среди людей. В какой-то момент Израиль посмотрел вокруг себя и увидел, что находится в абсолютно особенном положении; никакой уверенности в завтрашнем дне нет, у них нет постоянного вождя: сейчас у нас есть Самуил, мы ожидали, что его сыновья унаследуют его роль и призвание, а они никуда не годятся, что же – мы пропали? Давай-ка себя спасем, учредив какую-то уверенность. И они обращаются к Самуилу и говорят: мы хотим быть как все народы (то есть именно тем, чем они никогда не были, они были народом Божиим, тогда как все народы были иные), дай нам царя. Самуил обращается к Богу и говорит: что мне делать? Они меня отвергли! И Господь отвечает ему: не тебя они отвергли, но отвергли Меня; дай им царя, но предупреди их о том, чем будет царь в их жизни. И дальше следует отрывок, где говорится, как царь их будет порабощать, принуждать, притеснять и так далее.

В этом отрывке мы видим, как Ветхий Завет нам описывает события, трагические для еврейского народа, каковы они в глазах Божиих.

Есть другие места, где самые слова играют роль: или потому, что мы не умеем сквозь них читать, или потому, что мы не привыкли к тем выражениям, которые употребляются. Еврейский язык очень конкретный (как и все древние языки). Например, есть в Священном Писании место, где говорится: Коль красны на горах ноги благовествующих мир (Ис 52:7). «Ноги», конечно, здесь означают «приход»: люди приходят на ногах. Но употребляется не отвлеченное слово «приход» или «прибытие», а конкретное «ноги», кроме того, разумеется, «красные» на славянском языке не обозначает цвет, а значит «прекрасные». И перевод такой: Как прекрасен приход тех людей, которые нам приносят благую весть о мире. И вот надо научиться читать то, что человек был намерен сказать и сказал вполне ясно на языке своего народа и своего времени.

Я уж не говорю о том, что порой читаешь отрывки, которые на славянском языке значат что-то совершенно иное. Вы наверно помните выражение из псалма: Очи мои выну ко Господу (Пс 24:15). Выну значит «всегда», очи – «мой взор»: опять-таки, с отвлеченного на конкретное. Это значит «мой взор всегда обращен ко Господу», а не то что надо вырвать свои глаза перед Господом. И есть многие места, где приходится делать поправку на наш язык.

И надо принимать в учет, что из трех-четырех согласных, если нет знаков, которые дают нам возможность их прочесть в звуковом порядке, можно сделать множество слов. В своем «Введении в перевод Псалтири» архимандрит Лазарь дает пример целого ряда слов, которые состоят из тех же согласных и в том же порядке, и только гласные, которые меняются, или знак дают возможность их прочесть как разные слова. Например, у пророка Иеремии читаем: прореки на них все слова сии (Иер 25:30). В действительности, согласными это обозначено таким образом, что можно прочесть как слова (давар), так и чума (девер). Чтение слова выбрано переписчиком, как он сам говорит, из надежды на милосердие Божие. Поэтому, когда мы читаем русский или славянский перевод и какое-нибудь место нам кажется странным, то невредно обратиться к другому переводу, причем не всегда даже к христианскому. Надо также принять во внимание, что окончательный текст Библии на иврите был установлен раввинатом спустя столетие после Христа, так что это не текст, который существовал задолго до Него^{190}. Некоторые места, может быть, были недопоняты; во всяком случае, окончательная редакция еврейского текста отстоит от первоначальных записей на много столетий. Поэтому нам очень важно более широко смотреть на эти тексты.

Если теперь перенестись из Ветхого Завета в Новый, то здесь мы тоже можем увидеть нечто похожее на то, что я говорил о метаистории первых глав Библии и об истории Ветхого Завета в целом. Евангелие, конечно, не метаистория, но оно нечто совершенно особенное и единственное. Это момент, когда Живой Бог – среди людей, которые, правда, в малом числе, но Его узнали, Его приняли и стали Его учениками и среди которых Он установил новое Царство, новую Жизнь.

После смерти и Воскресения Христова существует та же самая община, те же самые двенадцать учеников, которые говорят о себе словами святого Иоанна Богослова: о том, что мы слышали, что видели своими очами и что осязали руки наши, мы видели и свидетельствуем (1 Ин 1:1-2). Они свидетели в том смысле, что они видели, они свидетели в том смысле, что они слышали, переживали, Христос был среди них, они в Нем увидели воплощенного Бога, они узнали Бога во Христе.

Возьмите, например, чудо Преображения. Ученики увидели Христа, Каким никогда Его раньше не видывали: просиявшего Божественным светом. И если взять икону Преображения, не рублевскую, а Феофана Грека, то мы видим, что Он весь сияет, одежда Его бела, как снег, из Него струится свет, который доходит не только до учеников, но и до всего, что окружает Его, и касается камней, растений, и из каждого камня, каждого растения свет брызжет. Это Преображение – преображение не только Христа, но видение того, каково должно быть преображение всего мира. Евангелие в этом отношении является как бы с начала до конца временем, когда среди учеников – Христос, Который весь, видимо или невидимо, сияет Божеством, как бы пышет Божеством, Который является Божеством в их присутствии, среди них, и ученики живут преображенными в этом преображенном мире.

А потом, после Воскресения Христова, они идут на проповедь. Люди, которые по их слову делаются верующими, такого опыта не переживали: они не видели Христа, они не были с Ним; однако некоторые – и таких свидетелей за историю христианства тысячи – встретили воскресшего Христа. Я не говорю, что обязательно человек видел или физически ощутил Христа, но он познал Его живое, преображающее присутствие.

И вот книга Деяний апостольских дает нам картину того, как множатся новые ученики, Церковь рождается, но в ней присутствует не только правда, есть и грех. Меня всегда поражает разница между Евангелием и Деяниями. В Евангелии – простор безмерный, простор такой же широкий, как Сам Бог; такое чувство, что над широкой равниной веет ветер и можно дышать полной грудью. Пока Христос был с учениками, они переживали постепенное вырастание, перерастание себя самих. В Деяниях апостольских мы находим человеческое общество верующих, которое уже начинает ставить перед собой вопросы узкие, мелкие, общество, где, как тина со дна речки, поднимаются всякого рода человеческие переживания. И в этом смысле можно сказать, что книга Деяний после Евангелия подобна Ветхому Завету в целом в сравнении с первыми главами Библии. В евангельский период Христос Сам действует, Его слово подобно дрожжам, брошенным в тесто (Мф 13:33). Дальше – проповедью, трудами учеников тесто всходит постепенно, но оно не мгновенно превращается в чистый хлеб.

Это приходится учитывать, потому что Церковь, о которой мы говорим, в которой мы живем, которая есть как бы начало будущего века, есть одновременно постепенное оцерковление. В одной из своих лекций отец Георгий Флоровский сказал, что Церковь «и дома – и на пути»^{191}. Она дома, потому что сама стала домом Божиим, она дома, потому что мы все стали детьми Божиими через Христа и во Христе, она дома, потому что она уже Божия до конца, но она на пути в лице каждого из нас, потому что каждый из нас постоянно изменяется. Если мы боремся, то из греховных делаемся менее греховными, из греховных, но уловивших нечто о вечной жизни во Христе, делаемся более мудрыми, более знающими, более опытными. И мы видим, что люди, которые не обязательно святы, могут сказать правду о Боге, потому что они Его встретили; они