Вечерняя молитва {338}
Большинство из нас вступает в ночь покоя: мы отложим тяготу дня, усталость, тревоги, напряжение, озабоченность. Мы отложим все это на пороге ночи и войдем в забытье. В этом забытьи мы беззащитны, в течение этих ночных часов Один Господь может покрыть нас Своим крылом. Он силен оградить наши сердца против того, что может подняться из наших еще не очищенных, не просвещенных, не освященных глубин. Он силен оградить наши мысли, наши сновидения, спасти наши тела.
Мы войдем в ночной покой, но прежде – вспомним тех, кто вступает в ночь, полную тревоги.
В больнице или в комнате больного есть люди, которые не уснут, потому что им больно, потому что им страшно, потому что они в тревоге за любимых, из которых одни несут вместе с ними бремя их болезни, а другие осиротеют с их смертью.
Есть люди в одиночестве тюрьмы, некоторые из них молоды, и где-то за стенами есть девушки, которых они любят, есть их дети, их товарищи, есть свобода, была надежда – а теперь ничего не осталось.
Есть и такие тюрьмы, где ночи ужасны, где сейчас начнутся допросы, они тянутся долгие часы в сердцевине ночи, кого-то будут бить, кто-то подвергнется пыткам. Они вернутся в свои камеры обессиленными и вступят в день, в котором им не будет отрады, один страх перед грядущей ночью. Сейчас над ними замыкается ночь, страх окутывает их тело, их душу.
Кроме того, есть во всех городах ночь шумная, ночь кабаков, ночь азартных игр, ночь пьяниц, ночь, в которой юноши и девушки потеряют чистоту, ночь, когда супруги, позабыв любовь, охваченные только желанием, будут грубы друг с другом.
Есть люди, которые потеряют честь и которым стыдно будет проснуться утром.
Есть и те, кто пользуется всем этим, кто спаивает, кто соблазняет, кто отравляет наркотиками, те, кто смеется демонским смехом, не понимая, что решается их вечная участь.
Тех – да сохранит Господь, но этих – да помилует Бог!
И есть в этой ночи те, кто будет предстоять перед Богом: мать у изголовья ребенка, жена возле умирающего супруга, есть все те, кто посвятят ночь молитве. Есть в ней мальчик, который в одиннадцать лет ушел из Москвы, сказав матери: «Бог зовет меня молиться в лесу», прошло уже пять лет, он один в лесной чаще, среди снегов лютой русской зимы.
И сколько, сколько других! В этой ночи не уснет врач, и сиделка будет бороться со сном. Есть целый мир жизни, и страдания, и надежды, и смерти… и радости, и Божественного присутствия, все это есть в этой ночи.
Прежде чем предаться отдыху, поблагодарим Бога за все, что Он нам посылает, и попросим, чтобы, пока мы, забывши все, будем спать, Он помнил страждущие тела – как больного, так и проститутки, ребенка и старика, заключенного, которого допрашивают, и того, кто его подвергает допросу, того, кто пользуется чужой слабостью, и того, кто сломлен в своей слабости, того, кто стоит перед Богом в своей пламенной борьбе между жизнью и смертью мира. Пусть Он помянет всех в Своем Царстве, и пусть придет мир, и прощение, и милость. Пусть самый ужас станет не концом, а новым началом. Пусть Тот, Кто перед лицом предательства познал предельный ужас в Гефсиманской ночи, вспомнит всех тех, для кого эта ночь не станет ночью покоя и отдыха. Пусть помянет Он и нас, ранимых и беззащитных: мы предаемся в Его руку с верой, и с надеждой, в радости о том, что в меру своих сил мы любим Его и что мы любимы Им вплоть до Креста и Воскресения. Аминь.
Проповеди
«Проповедник должен говорить о том, что является его опытом Бога»{339}
Я думаю, что большинство европейцев, то есть большинство из нас, – это современные язычники до некоторой степени. Мы вышли из культуры, которая была глубоко пропитана христианским мышлением, и в искусстве, и в музыке, и в стиле жизни, и попали в период, который мы иногда оптимистично называем «временем независимости» и даже еще более оптимистично «совершеннолетием» и «зрелостью», но который, к сожалению, соответствует положению, когда мы утратили свое прошлое, но еще не достигли настоящего, которое было бы другой культурой. Мы находимся в промежуточном периоде. Мы утратили наши христианские корни, но еще не укоренились в Евангелии по- новому. И я думаю, что когда люди говорят о постхристианском периоде, то они правы только на этом культурном уровне, потому что то, чем обладаешь в духовной области, не теряется.
Я бы сказал – нет. И я думаю, что это очень важный, очень позитивный момент – что можно не апеллировать к этому наследию, потому что, пока у нас есть какая-то возможность обращаться к прошлому людей, в частности к их культурному прошлому, слишком легко направить их по проторенному пути. Но если им приходится начинать все заново, выбираться из старой колеи, то они открывают Евангелие со всей свежестью, новизной и остротой. Я глубоко убежден, что апеллировать можно именно к этому абсолютному – нет, «абсолютный» неудачное слово, – к подлинной сути каждого человеческого существа. Если мы верим, что Бог сотворил нас в соответствии с Собой, способными быть Ему созвучными настолько совершенно, что мы становимся соучастниками всего того, что Он есть, включая Его Божественную природу, тогда мы можем обращаться именно к этим глубинам человека. Для меня не важен культурный фон: я часто говорю, что я рад ощущать себя не эллином, не иудеем, но варваром, не имеющим корней нигде, я, если хотите, скиф.
Я думаю, что новизна не заключается в словах. Можно использовать старые слова с новым чувством. Возьмите, например, поэзию. Прекрасное стихотворение может быть составлено из самых обычных, самых простых слов и все же передавать чувство новизны, свежести, откровения чего-то ранее неслыханного. Я убежден, что слова, которые употребляешь, должны время от времени обновляться. Например, мы все время пользуемся словами, которые в христианском
