Он орал так, что тряслись бронированные стекла в конструкторском кабинете, а престарелая кошка сеньоры Талиты, секретарши Роланда, обмочилась прямо в своей корзине.
Генерал Гросс пыхтел и краснел, он тряс перед носом конструктора своим табельным оружием и обзывал Роланда «негодяем» и «дерьмом». Самым популярным словом в его лексиконе было слово «взыскание». Самым популярным выражением – «это надо ломать».
Но генерал Родригес, чье имя, собственно, и составляло половину названия концерна, пошел другим путем. Он не орал.
– Вы, господин Эстерсон, должны понимать, чем может обернуться для вас преступная халатность в сочетании с самоуправством, – шипел генерал с холодными глазами рептилии. – Ваши близкие, я имею в виду, конечно, жену и детей, будут первыми, кто ощутит на себе последствия ваших недоработок…
– У меня нет близких, – победительно бросил ему Роланд. – И никогда не было.
– В таком случае я лично позабочусь о том, чтобы создать для вас условия. Такие условия, которые научат вас работать как следует. Я вижу, вы не очень-то справляетесь, когда с вами говоришь по- человечески, – зловеще резюмировал Родригес.
Насчет «близких» Роланд, конечно, покривил душой. Когда-то у него была жена. И даже был сын.
С женой пришлось развестись через четыре года брака. На разводе Лив – так ее звали – утверждала, что не может жить с человеком, проявляющим интерес к своим супружеским обязанностям лишь два раза в году: на рождественские каникулы и на пасхальные.
Если по совести, Лив можно было понять.
Даже удивительно, как за эти четыре года они умудрились зачать сына. Пожалуй, этот факт был способен опровергнуть некоторые фундаментальные положения теории вероятностей.
Через полгода после развода Лив с грудным Эриком на руках вышла замуж повторно. Ее новый избранник был скромным владельцем магазина готового платья с лексиконом в двести слов и пивным брюшком заядлого футбольного болельщика.
Зато он любил детей. Проявлял интерес к супружеским обязанностям не менее двух раз в неделю. Умел готовить омлет с грибами и варить настоящее какао.
Ни одной из этих добродетелей Роланд похвастаться не мог.
То был период, когда Роланд вошел в знаменитый «Проект 117», где разрабатывался уникальный стыковочный модуль. При помощи этого модуля Объединенные Нации планировали сделать из своей гигантской космической базы в системе звезды Зосма и номад-станции чоругов некое подобие единого общежития. Объединенные Нации надеялись найти ответ на вопрос, могут ли люди и чоруги жить дружно. А заодно, как водится, пошпионить за чоругами в рабочей обстановке.
К сожалению, отношения с чоругами испортились быстрее, чем «Проект 117» был завершен. Но поначалу все были преисполнены энтузиазма. Роланд впервые в жизни получил должность ведущего инженера проекта. Его натурально распирало от гордости. А чувство ответственности толкало на научные подвиги. Какая уж тут семейная жизнь?
Бывало, он выходил из лаборатории, только чтобы принять душ.
Как правило, надобность в душе становилась очевидной к воскресенью.
А когда в его кабинете появилась индивидуальная душевая кабинка, надобность в воскресеньях сама собой отпала…
Кончилась эта история тем, что Лив попросила Роланда отказаться от сына. Все равно ты, мол, ребенком не интересуешься. А у ребенка должна быть настоящая семья, настоящий отец.
«Не тот отец, кто зачал, а тот, кто воспитал», – приговаривала Лив.
В таких случаях всегда говорят что-то такое – это как когда ребенок разбивает коленки, ему вот уже три тысячи лет повторяют одни и те же слова «до свадьбы заживет».
Одним словом, Роланд внял голосу разума и традиции.
Он согласился. Даже подписал документ, где в юридически корректных выражениях он, Роланд Эстерсон, отказывался от права называться отцом Эрика, давал ему разрешение на смену фамилии и обещал в дальнейшем не претендовать на внимание мальчика и не лезть со своими дурацкими советами по его образованию и воспитанию. При этом, однако, отказавшийся от сына господин Эстерсон был обязан посылать ежемесячно сумму в размере десяти процентов от своей зарплаты маленькому мальчику Эрику…
Тогда он не понимал, что делает. Не понимал, что теряет. Он был слишком увлечен «Проектом 117» и своими сумасбродными изобретениями. А когда Роланд осознал, что же натворил, – было уже поздно.
Эстерсон налил себе еще водки. Выпил. Отправил в рот блестящую черную маслину. И, подумав, присовокупил к ней желтый кружок лимона.
«Интересно, какими такими „условиями“ запугивал генерал Родригес?» – спрашивал себя Роланд, кривя лицо в лимонной муке.
Он вытер свои русые усы тыльной стороной ладони, когда его мутный взгляд упал на пластиковые контейнеры с остатками системы управления защитным полем. Контейнеры пирамидой громоздились в углу.
Пластиковые коробки были заклеены крест-накрест красной липкой лентой, по всей длине которой попугайски повторялись слова «совершенно секретно».
За последние двадцать лет Роланд видел столько «совершенно секретного», что смысл этих слов для него совершенно стерся.
На одной секретной научно-производственной базе в системе Центавра он даже видел туалетную комнату, на двери которой вместо исторического «М» или обычной живой голограммки с абстрактным джентльменом в шляпе красовался гриф «СС». А внутри как всегда – вакуумные писсуары с желтым налетом, мятые окурки под раковиной и презервативы б/у, забытые любителями bathroom fucks, каких на научно-производственных базах всегда пруд пруди…
Так вот контейнеры, как и тот центаврианский туалет, – они тоже были «СС», сов. секретными, хотя их содержимое Роланд мог бы описать и с закрытыми глазами.
Эстерсон отвернулся. Интересоваться содержимым контейнеров ему сейчас хотелось меньше всего на свете, хотя сразу после катастрофы он был буквально одержим желанием досконально осмотреть этот чудом уцелевший блок – интуиция нашептывала ему, что где-то там прячется отгадка проклятой загадки под названием «ПОЧЕМУ ОНИ ВСЕ ВРЕМЯ ПАДАЮТ?»
Но это было с утра. Теперь же Эстерсона тошнило от одной только мысли о том, чтобы работать ночью.
Он налил себе еще. И вдруг поразился произошедшей перемене. Он никогда не распускал руки, а сегодня взял да избил идиота Марио. Он всегда работал по ночам (как, впрочем, и днем, и утром, и после обеда), да он мог работать когда угодно и сколько угодно. И его никогда не тошнило. А теперь вот – тошнит.
В общем, что-то важное надломилось в тот день в душе конструктора Роланда Эстерсона. И водка «Столичная» была тут вовсе ни при чем.
Глава 3
Мы
Я бы хотел, чтобы они не постеснялись назвать меня своим другом. Но мне хватало честности признать: это случится не скоро. Не сегодня и не завтра.
Даже если меня поставят в боевое расписание, даже если мне повезет выжить в воздушной свалке над фиолетовыми помидорами Наотара, если мои ракеты отыщут врага и спасут жизнь ведущему – они скажут: «Это всего лишь удача новичка. Приятная, но случайность».
И они будут правы.
«Они» – пилоты эскадрильи И-02 19-го отдельного авиакрыла Военно-Космических Сил. Больше похожие на вольнонаемный сброд из охраны корпоративной колонии, чем на офицеров регулярной армии. Не признающие промеж себя ни чинов, ни уставной формы одежды, но притом готовые драться за честь мундира до последнего вздоха – хоть в смертельном хороводе космического сражения, хоть на дуэли, хоть в
