позволит себе расслабиться. Разговор окончен и его рука дрогнет. А вот рука Герфегеста – нет.
Не доходя до двери, Герфегест стремительно развернулся в «полужернове».
В одно вместительное мгновение его руки стали двумя ловкими и сокрушительными лапами голодного богомола. Правая поднырнула под копье Двалары снизу и перехватила древко у самых рук воина. Почти одновременно с этим – почти, но все-таки на одно мгновение позже – Герфегест ребром левой руки нанес удар по древку под самое основание лезвия.
Снесенный рубящим ударом наконечник еще звенел в углу комнаты, а Герфегест, сунув Дваларе на прощание под дых, уже шел по коридору навстречу любопытным слугам – постельничему и уборщику.
Они хотели было скрыться, опасаясь попасть под горячую руку важному господину, который водит дружбу с самим великим колдуном Ганфалой, но Герфегест остановил их зычным окриком:
– Стоять, гнилоухие!
Когда те замерли, ожидая худшего, Герфегест как можно громче, чтобы Киммерин и Двалара слышали, осведомился:
– Есть ли у вас здесь в Наг-Киннисте добрая дыра с девками?
– Есть, есть, господин, а как же, – заверил Герфегеста постельничий. – Только зачем вам дыра, когда моя миловидная дочь проводит дни и ночи в мечтаниях о таком благородном друге, как вы.
– А сейчас она дома? – весьма оживленно, что явилось для него самого полной неожиданностью, спросил Герфегест.
– Конечно, дома, господин. Она всегда дома, – обрадованно зачастил постельничий, теребя в руках свой темно-синий колпак.
– Идем к твоей мечтательнице, – бросил Герфегест, не оборачиваясь.
Он знал: сейчас Киммерин наблюдает за ним из-за двери. И он готов был дать руку на отсечение – сейчас она жалеет о своем выборе.
«А Киммерин хороша, „верное сердце“! Ведь третьего дня еще жаловалась на Двалару! Мол, он глупый, приставучий. Говорила, что от его нытья у нее начинает чесаться под мышками. Что он чем-то не тем пахнет, что член у него похож на морковку, выросшую в неурожайный год, и что-то там шутила про брюхо, которое у него начинает расти от постоянного обжорства. Спрашивается, зачем это было говорить? Зачем было такое говорить, когда можно было просто молчать?» – недоумевал про себя Герфегест, забираясь вслед за постельничим все глубже в дебри дворцовых пристроек.
«Что с них взять – люди Алустрала», – в очередной раз повторил он единственное объяснение, которое пришло ему в голову. Правда, оригинальностью оно никак не отличалось.
И все-таки Герфегест был вынужден констатировать, что после короткой стычки с Дваларой его настроение непоправимо улучшилось. Все-таки в ком-то еще здесь теплится жизнь. Хоть кого-то здесь еще волнует любовь и страсть, а не только жажда власти и благородная спесь.
«А Двалара-то каков петух?! Выйти с копьем против Рожденного в Наг-Туоле! Нет, точно яд Слепца помутил его рассудок. Он бы мне еще денег предложил – в качестве отступных».
– Постой. – Мысль о деньгах несколько отрезвила Герфегеста. Он остановился.
Постельничий повернулся и с опаской уставился на благородного – мало ли чего эти господа могут выкинуть!
– Постой! Ты небось думаешь, что у меня деньги есть? – спросил Герфегест, которому в последнее время было, мягко говоря, не до денег.
– Что вы, что вы! – Слуга выглядел испуганным. Но когда он понял, что тревожит господина, уста его тронула самая наиширочайшая улыбка: – Брать деньги с вас, да еще за такую честь!
– За какую такую честь? – у Герфегеста отвисла челюсть. Он все еще плохо ориентировался в нравах своей полузабытой родины.
– Если я вам скажу, вы, наверное, вырежете мне язык. Если не скажу – можете вообще убить, – сокрушенно пробормотал слуга и еще сильнее ссутулился.
– Язык можешь оставить себе, клянусь Синевой Алустрала. Говори!
Слуга тяжело вздохнул. И, набравшись смелости, выпалил:
– Принять у себя Конгетлара – великое и благое знамение!
«Вот так так. Конгетлара. Стены здесь не такие уж и гнилоухие», – подумал Герфегест.
И они пошли дальше. Все-таки приятно осознавать, что твой род оставил о себе не только долгую, но и местами добрую память!
Как выяснилось, дворцовые слуги Орнумхониоров живут отнюдь не хуже варанских купцов средней руки.
Правда, свободы у них поменьше, потому что по закону они все являются пожизненной собственностью Дома Орнумхониоров, а над варанскими купцами властны только Пенные Гребни Счастливой Волны.
С другой стороны, зачем слуге свобода, если у него есть свой небольшой сад, своя купальня, любовно выложенная мозаикой с игривыми морскими коньками, и своя дочь, которую не обойдет вниманием ни один щедрый гость Дома Орнумхониоров?
Новая подруга, подаренная ему судьбой, несмотря на свой неприлично юный возраст, отнюдь не была девственницей. Не была она и развязной шлюхой из числа тех, коими наводнены окраинные кварталы любой столицы мира.
Их уста встретились в первый раз, когда Герфегест изъявил желание, во-первых, выпить вина, во- вторых, съесть несколько свежайших ароматных лепешек с сыром и, в-третьих, сделать все это прямо в купальне.
Он поцеловал ее вместо приветствия. К чему слова? Мужчине из Павшего Дома Конгетларов пристало знакомиться с женщиной именно так – глубоким, тягучим поцелуем.
Девушка вызвалась омыть его пыльное, щедро покрытое свежими шрамами тело.
Пока ее привычные к такому делу руки скользили по его спине, по плечам, по мускулистой груди, он жадно ел, запивая острую еду пронзительно-кислым, бодрящим вином. Но когда она прижалась к нему сзади всем телом и ее руки погрузились в его жесткие курчавые волосы, чтобы как следует пройтись по Господину Грядущей Ночи, Герфегест понял, что сыт по горло.
Теперь ему по-настоящему хотелось только одного – услышать от девушки сладострастный вздох предельного наслаждения и услышать его как можно скорее.
Над старыми смоковницами сада сгустилась южная ночь. Девушка была широкобедра, высока, полногруда – отнюдь не маленький олененок, с которым, быть может прямо сейчас, делит ложе в далеком Орине Элиен, Звезднорожденный. И все-таки в воде купальни Герфегест мог позволить себе многое из излюбленной любовной акробатики. Он подхватил девушку под мягкие ягодицы и ее ноги сошлись на его пояснице в «аютском замке».
Вместе с невыносимо долгим поцелуем он вошел в нее, и она тихонько охнула, благодарно принимая благосклонность Последнего из Конгетларов.
Герфегест лежал, закинув руки за голову. Ощущение осмысленности жизни вновь возвращалось к нему.
Рядом с ним спала утомленная, но счастливая вдвойне девушка. Сегодня она была с хорошим мужчиной, и этот мужчина был Конгетларом.
Герфегест думал о том, что ради одной только этой простой девушки, которая так трогательно стонала под напором его страсти, он, Герфегест, готов дойти до самого Наг-Нараона и вырвать черное сердце Стагевда.
Только ради того, чтобы эта девушка, имени которой он так и не удосужился узнать, продолжала жить и щедро дарить свою любовь благородным господам, уже стоило идти вслед за Ганфалой. Мир, Сармонтазара, Алустрал – все это пустые слова до той поры, пока ты не войдешь в маленький сад на окраине большого дворца и не встретишь там ласковое прикосновение. Одно ласковое прикосновение.
Сквозь «живой потолок» летнего дома, образованный жидкой виноградной порослью, на Герфегеста смотрели звезды. Пронзительные и огромные звезды южных островов, грандиозные небесные светильники, каких не увидишь в Сармонтазаре. Разве только в Тернауне, да и то едва ли.
Несмотря на изматывающую дорогу из Молочной Котловины в Наг-Киннист, несмотря на глупую сцену в покоях Киммерин, несмотря на могучие любовные подвиги, спать ему не хотелось.
Герфегест поднялся с горячего ложа и вышел в сад – туда, где у края купальни стоял позабытый
