поражений, нежели одерживают побед, – именно потому, что никто из тех, кто берет в руки оружие, не в состоянии раз и навсегда понять, с какой стати он должен мыслить в первую очередь интересами отряда, а уже потом – своими собственными…
– А как же коллективная молитва? Мы только что видели множество людей… там, в амфитеатре…
– Вы имеете в виду омовение? О-о, с молитвой это действо имеет мало общего. Скорее это вариант совместной энергетической трапезы. И притом совершенно бесплатной. Есть замечательное русское слово – «дармовщина». Так вот, любовь к дармовщине всегда пересиливает эгоизм, такова человеческая натура. Мои братья не умеют сотрудничать, не умеют дружить. Не умеют подчиняться, не умеют управлять. Эта благословенная планета отучила нас понимать, что такое общество. И это прекрасно!
– Постойте… Но ведь вам-то они подчиняются?
– Кто – «они»?
– Как – кто? Ваша паства… манихеи!
– Подчиняются? Мне? – Кустистые седые брови Вохура взлетели на лоб и он застыл с удивленной гримасой на лице. («Талантливо играет!» – мрачно отметил я.) – Они? Подчиняются? Мне? Да ничего подобного! Каждый, кто живет здесь, в Большом Гнезде, может уйти в любую минуту, не спрашивая у Вохура разрешения. Здесь можно делать все, и я не с силах запретить что-либо. Я – это я. Они – это они. И между нами существует только один вид связи – основанный на взаимной приязни… Сейчас нас, манихеев, в Колодце Отверженных около двух сотен человек. И добрая половина из них, я уверен, давно позабыла, как именно зовут того ехидного старикашку, который крутит кино каждый десятый день месяца, – Вомушем, Ворузом или, может, Вохуром?
– А как же ваши боевые отряды? Они идут в бой с вашим именем на устах!
– Я был бы невероятно польщен, – Вохур лукаво осклабился, – если бы то, что вы сказали, Иван Денисович, оказалось правдой… Увы, это праздные выдумки конкордианских писак, которые только и могут, что проецировать свои убогие представления о жизни на нас, странников бесконечной ночи! Вот вам пример. Когда в прошлом году Большому Гнезду требовалась помощь в связи с одним неприятным местным эффектом… назовем его
– «Малых гнезд»?
– Этот термин давно не в ходу. Так говорили четверть века назад. Когда мы пребывали во власти иллюзии, будто однажды нас, избранных, станет много, тысячи, миллионы… В те романтические времена Большое Гнездо, которое было первым нашим крупным поселением на Апаоше, именовалось Потаенной Столицей. А все прочие группы, насчитывавшие порою не более пяти – десяти человек, – «малыми гнездами»… Но все мы были уверены, что с каждым днем из малых гнезд будут вырастать большие… – Глаза Вохура потускнели. Как видно, старик погрузился в свои воспоминания, не очень-то веселые.
– Их много сейчас, этих «малых гнезд»?
– Никак не больше пятнадцати – двадцати… Почем мне знать?
– Разве вы не поддерживаете связь с другими группами?
– Нет. Мне нечего сказать этим достойным людям. Этим достойным людям нечего сказать мне.
– Но ведь у вас есть общее дело! Общая вера, наконец. – Индрик выглядел очень озадаченным.
– Вы ошибаетесь, Иван… Денисович. У нас нет общего дела.
– А как же освобождение света внутри заблудших? Внутри людей Конкордии, например?
– Нас нисколько не интересуют люди Конкордии.
– Но ведь вы с ними воюете!
– Это они воюют с нами. Чувствуете разницу? Мы лишь изредка отвечаем на их вызовы. Чтобы убедить самих себя, что мы все еще существуем. Мы никогда не нападали первыми. Нам вообще ни к чему эта глупая война!
Индрик отвел взгляд от магнетических очей сгорбившегося на стуле Вохура и, откинувшись на спинку кресла, уставился в потолок.
Вохур не мешал ему. Мы с Таней тоже. Мы вообще старательно делали вид, что нас нет. Впрочем, какой еще вид можно делать, когда двое мудрецов-небожителей ведут судьбоносные разговоры? Я пожалел, что не остался с Перемолотом, Лехиным, Борзунковым и Тереном. По крайней мере чувство, что ты попал со свиным рылом в калашный ряд, меня не угнетало бы.
Кстати, о небожителях. Как и Индрик, я сразу осознал колоссальный масштаб личности учителя. И хотя в глубине души я все еще был уверен: Вохур – скорее враг, чем друг, сказанного о масштабе личности это не отменяло.
– Но как же быть с захватом фрегата «Киш II»? – спросил наконец Индрик и вновь принялся бурить Вохура испытующим взглядом. – Ведь после того, как вы захватили его, вы атаковали наши, русские корабли атомными торпедами! – Индрик очень старался казаться сдержанным, но я чувствовал: трудновато дается ему невозмутимость. В его словах, как расплавленная магма, пузырилось возмущение.
– Я понятия не имею, кто и когда покушался на фрегат, – промолвил Вохур спокойно. – И должен вас заверить, что к Большому Гнезду эти люди не имеют никакого отношения. Здесь уже давно не живут те, кто имел желание заниматься подобными… вещами.
– Значит, это сделало одно из ваших малых гнезд! – настаивал Индрик.
– Не знаю.
– Не могу поверить, что вам ничего не известно о захвате фрегата «Киш II»!
– Строго говоря, об одной попытке захватить какой-то звездолет на космодроме Гургсар мне известно. Это было два месяца назад. Или три?.. Однако ни на какие русские корабли люди из Гнезда Камбиза не покушались!
– Откуда такая уверенность? Откуда вам знать, чем занимались птенцы Гнезда Камбиза после того, как завладели фрегатом? Вы думаете, они с утра до ночи молились Свету? – Вопрос Индрика прозвучал язвительно.
– Не кощунствуйте, Иван Денисович! – строго сказал Вохур и добавил: – Гнездо Камбиза было почти полностью уничтожено при попытке захватить корабль на космодроме Гургсар. Спаслись – волею случая – лишь двое. Они рассказали другим, какой страшной была гибель этих… трусов.
– Трусов? Вы называете этих людей трусами? Однако никто не захватывает чужие звездолеты из одной лишь трусости! Скажите, зачем люди из Гнезда Камбиза штурмовали космодром?
– Они хотели покинуть Апаошу. Сбежать. До того, как начнется Великое Освобождение.
– Великое Освобождение?
– Да, Великое Освобождение. – Вохур сопроводил эти слова усталой гримасой. – У нас, разумеется, нет своих звездолетов. Поэтому покинуть планету можно, только завладев чужими.
Тут все внутри меня словно бы взорвалось. Стряхнув с себя наваждение мягкого, проникновенного баритона Вохура, я вскочил и выпалил:
– Не верьте ему, товарищ Индрик! Не верьте! Этот человек говорит очень убедительно, очень гладко. Но моя душа… Моя интуиция… Они подсказывает мне, что ему ни в коем случае нельзя верить! Он нарочно вводит нас в заблуждение! Я чувствую: манихеи захватили монитор, и именно они атаковали «Принца Астурийского»! И фрегат захватывали они! И никто иной! Неужели вы не видите? У них же нет никаких доказательств! Нет аргументов! Товарищ Индрик, не теряйте бдительности! Я умоляю вас!
– Возьмите себя в руки, Саша, – одернул меня Индрик. – К сожалению,
Слова Индрика подействовали как ушат холодной воды. А может, как апперкот. Моя «интуиция» смолкла так же внезапно, как и заговорила. Пока я, пунцовый от стыда до самых корней волос, бормотал нечто невнятное, оседая в кресло, Индрик дружелюбно улыбался Вохуру.
– Прошу вас простить моего молодого друга. На психику неподготовленных людей Глагол, то есть Апаоша, действует подобно удару кувалдой. Но, согласимся, склонность к немотивированной аффектации – это меньшее из зол.
– За долгие годы здесь я стал экспертом по немотивированной аффектации… – с мудрой улыбкой
