портило удовольствие лишь голодное урчание в животе – они с Полиной так закрутились в приготовлениях, что даже не успели позавтракать.
Рука Эстерсона прошмыгнула к столу и стянула с тарелки, стоящей ближе всего к краю, пирожок с вишней. Но не успел Эстерсон прожевать первый кусок, как за его спиной раздался недовольный голосок Полины:
– Ага, вот оно что! Пока я там у плиты танцую, что твоя кухонная рабыня, мой шведский муж пожирает пирожки и нежится на солнце, как какая-нибудь генеральская содержанка!
– Ну… В конце концов, тебе ведь все равно мучного нельзя? – заметил Эстерсон в свое оправдание.
– Ну и что с того, что мне нельзя? Разве это значит, что
Эстерсон напустил на себя виноватый вид – он знал, что Полина всегда сердится, когда они не укладываются в график или опаздывают, потому что дисциплина у нее – в крови. Впрочем, отходчивая Полина быстро сменила гнев на милость.
– Кстати, Роло, как мне в этом платье? – кокетливо спросила она.
Платье было куплено вчера в архангельском магазине для будущих мам («Надо же, не соврал оракул сирхов в мавзолее „рикуин“, кто бы мог подумать!»). Ситцевое, бежевое, в крупную синюю клетку, с очаровательным кружевным воротничком, оно придавало стройной фигуре Полины, привычной к брюкам и футболкам, новое, незамеченное в ней ранее качество округлой плавности. Казалось, это какая-то новая Полина Пушкина. Мягкая и уступчивая. Эта новая Полина не знает, что такое акселерированный вольтурнианский всеяд, зато умеет вязать крючком и лепить вареники.
– В этом платье ты похожа на… на мою бабушку, – просуммировав свои впечатления, заключил Эстерсон.
– На бабушку Хелену или на бабушку Ульрику?
– На Ульрику.
– Ф-фух! Слава Богу! Говоря по правде, твоя бабушка Хелена, она… ну просто вылитая самка кенгуру, страдающая метеоризмом! – выпалила Полина.
Эстерсон не смог сдержать улыбки, однако посмеяться всласть ему не дали. Возле калитки притормозил длинный черный «ЗИЛ».
Из машины вышли двое в парадной военной форме – парень и девушка.
Водитель «ЗИЛа» – тоже справный парень в форме – галантно распахнул перед девушкой дверцу, помог ей выбраться. («Кажется, это и есть коллега, о котором предупреждал Саша, всем бы таких красивых коллег!» – мелькнуло в голове у инженера.) А затем, выслушав от молодого офицера нечто неразличимое для уха Эстерсона, шофер взял под козырек, юркнул в кабину и был таков.
– Ну что же ты рот раззявил, Роло? Сашенька приехал! И не один! А ты еще не переоделся! Что он подумает, если увидит тебя в старых замызганных джинсах? – запаниковала Полина, заметая Эстерсона в дом жестом своей наманикюренной ручки.
– Ну… что он подумает… Подумает, что я люблю носить на даче старые замызганные джинсы. И ничего больше! Не беспокойся, я десятилетиями ходил на работу в таких точно и никто не возражал.
– Это у вас, в Швеции, никто не возражал! А у нас тебе на второй день намекнули бы, что красота спасет мир!
Эстерсон кивнул и поплелся в дом переодеваться.
Он стоял у незатворенного окна спальни, которая располагалась на втором этаже, и, пока его руки ползли сверху вниз по планке новой белой рубашки, от одной белесой пуговицы к другой, инженер с интересом наблюдал за тем, как молодой офицер и загадочная незнакомка, чьего места в военной табели о рангах он уяснить пока не смог («Какая странная форма! Какие странные знаки различия!»), обмениваются светскими поцелуями с Полиной.
– Татьяна Ланина, – представилась девушка и застенчиво опустила глаза.
– Полинка, ну ты просто монстр! Столько наготовила! – Молодой Александр Пушкин окинул удивленным взглядом стол, накрытый в тени яблонь, и водрузил в центр композиции принесенную с собой бутыль именитого крымского шампанского «Юсуповский дворец. Соколиное». Эстерсон знал эту марку еще по унылым корпоративным застольям в «Дитерхази и Родригес», где она была синонимом праздничного шика. Обычно пару бутылок приносил к рождественскому столу зажравшийся Марио Ферейра. – Бог ты мой! Оливье, цыплята табака, а это что? Шуба! А где мой любимый салат из морской капусты? Не забыла?
– Конечно, звереныш мой! Я даже тортик для тебя испекла. Вафельный, с клубникой, – ласково отвечала Полина. Ее голос был необычайно глухим и тихим, Эстерсон уже знал – таким он бывает, когда Полина глотает непрошеные слезы. – Да что же вы стоите, Таня, Саша? Садитесь!
– Тортик – это хорошо, дорогая моя, любимая Полина Владиславовна! – потирая руками, сказал удовлетворенный осмотром блюд Александр и занял место во главе стола. По правую руку от него села его подруга.
– Я не ослышалась? Ваше отчество Владиславовна? – удивленно спросила она. – А не Ричардовна?
– Нет, милая. Мы с Сашенькой родные только по матери, – улыбнулась Полина.
– Извините, я не знала… – Девушка зарделась от смущения. – Вы с Сашей так похожи…
«И впрямь очень похожи!» – мысленно согласился с Татьяной Эстерсон, медленно затягивая удавку нового, с голубой ниткой галстука. «Тот же профиль, та же стройность осанки, та же дерзкая улыбка, и эта детская суетливость в движениях, проявляющаяся в минуты душевного подъема… Разве что цвет волос отличается, но ведь женщины обычно красят волосы и правды в этом пункте никто не ищет…»
– Да и фамилия у вас такая же – Пушкина… – сконфуженно рассуждала Таня.
– Это все мама настояла, чтобы я фамилию Ричарда взяла. У моего отца фамилия была неблагозвучная – Кукишный…
– Все равно извините!
– Да полно вам извиняться, Татьяна! Я всегда считала Сашку родным! А отца я своего вообще не знала! Милягу Ричарда куда больше! Вот только отчество взяла настоящее. Чтобы, значит, выказать дань уважения к биологическому родителю, я ведь все-таки биолог…
– Ричард и вправду очень милый! – оживилась Татьяна.
– Вы знакомы с Ричардом? – Тут уж пришел черед Полины изумляться.
– Случайно получилось. Зимой, в Городе Полковников…
– А я даже и не знаю, где он, этот Город Полковников.
– На Восемьсот Первом парсеке, Полинка, – пояснил Александр.
– Название кажется смутно знакомым… И что там наш папаша Ричард – все переживает трагедию эстетизма? – В голосе Полины Эстерсону послышались ироничные нотки.
– Нет, эстетизм папенька отринули-с! Перебрались на классику! Сейчас он замахнулся на «Воссоединение». Может, помнишь, мы его в школе проходили? – бросил Александр, рассеянно осматривая запущенный сад.
– «Воссоединение»… Гм… Что-то историческое? Вроде «Окопов Сталинграда»? – Полина близоруко сощурилась, старательно припоминая.
– Просто историческое. Без военного. Ну, Полинка… Напряги память! Двадцать первый век, воссоединение Украины с Россией, помпезная такая вещица. Как по мне, сюжет – скукота страшная. Мухи дохнут на лету. Конфликт надуманный, злодеи картонные… Там главный негодяй – какой-то американский «политический технолог» и его подруга, нефтяная магнатша… Во втором действии у папани запланирован хор мегакорпораций и танец медиаконцернов… Сама подумай, ну кто в такое поверит? Какие в Северной Америке мегакорпорации с политтехнологиями? Какие такие концерны? Не смешите меня, товарищи!
– Мне кажется, в музкомедии сюжет не главное, – вступилась за проект Татьяна. – Зато, говорят, там музыка красивая. Сам Рой Стеклов написал! Насколько я знаю, при создании партитуры Стеклов использовал подлинные музыкальные мотивы, популярные в начале двадцать первого века! Переработал их, конечно… Но все равно, должно быть, очень самобытно!
– Впервые вижу такую образованную девушку-офицера! – искренне восхитилась Полина. – Наверное, раньше мне просто не везло!
Эстерсон мысленно согласился с Полиной – Таня действительно мало походила на офицера. Не было в
