– Кинжал милосердия. С его помощью благородные рыцари добивали поверженных противников. Мы, благородные рыцари Х-матрицы, исповедуем ту же этику. Раненых – добивают.
«Хороша этика», – подумал я.
Но тут же сообразил, что хороша.
Если на «Виштаспе» еще остались люди, спасения им ждать неоткуда. Умереть от удушья либо окоченеть – вот и вся свобода выбора. Отважные уже застрелились. Малодушные медлят. Прекратить их агонию – дело чести для нас.
Кинжал милосердия вошел точно в середину борта «Виштаспы».
Серия взрывов вспучила полетную палубу и раскрыла борт на полдлины корабля. Надстройка пыхнула прозрачными лепестками пламени. Из отворов катапультных погребов ударили гейзеры обломков.
Вот и все, что глаз успел ухватить при свете испепеляющих силумитовых вспышек. Цепочки аварийных габаритов погасли. Останки авианосца, покрытые космическим камуфляжем, погрузились в небытие, полностью слившись с чернотой глухого космоса.
И только фравахар – золоченый крылатый диск, символ Ахура-Мазды, – сорванный с носовой оконечности волной деформаций, плыл в пустоте степенно и величаво. Крохотная золотая пылинка, символ Солнца, бесценная находка для ксеноархеологов неродившихся еще цивилизаций, которые придут в Галактику через миллиард лет после этой войны…
Покончив с «Виштаспой», командир отдал приказ:
– По местам стоять! Боевой разворот влево сто! Самый полный!
Офицеры немедленно схватились за никелированные ручки, выпиравшие на центральном посту из всех стоек. А что я – не офицер? Или дурак? Я тоже схватился.
Очень вовремя: неодолимая сила оторвала мои ноги от пола, потащила назад.
Правая переборка по всем признакам вознамерилась стать полом. Поверьте: лучше, куда лучше невесомость, чем поворот результирующего вектора сил градусов этак на шестьдесят. Ну да ничего не попишешь: боевой разворот – крутая штука.
Остальным приходилось не легче.
Кто-то крикнул:
– Эх, с ветерком катаешь, Минглиев!
На пол полетели неосмотрительно оставленные стаканы чая. Штурмана окатило от пупа до пяток.
– Енот твою мать, Беликов, у тебя что, державки нет?!
– Потише, мой-то стакан вот он. А твой? Твой где, сын звезды?
Офицеры заржали. Вообще они там, на «Ксенофонте», по этой части были легки на подъем. Чуть что – сразу «га-га-га».
Валентин Олегович не спешил окоротить балагуров. Все мгновенно унялись сами, при первых звуках его голоса.
– Торпедный, доклад по второй цели!
– Входит в створ через восемь секунд!
– Шахты двенадцать – шестнадцать, товсь!
– Есть товсь!
– Отсчет!
– Шесть… четыре… два… один…
– Седьмая – шестнадцатая… пуск!
Второй жертвой стал «Хварэна», принимавший в это время флуггерное топливо и боеприпасы с транспорта снабжения. Если «Виштаспу» наш крейсер расстрелял по сути в упор, то «Хварэну» пришлось бить с большей дистанции и с невыгодного ракурса.
Зато и выпустили мы целых десять торпед в одном залпе.
За обоих – «Хварэну» и транспорт – я был совершенно спокоен. Не уйдут!
Крейсер вернулся в граничный слой Х-матрицы, оставив с носом клонские фрегаты.
Меня сильно тошнило, но я героически терпел.
В центральном отсеке раскупорили дюжину бутылок «Абрау-Дюрсо» и выпили за скорейшее прибытие экипажа «Хварэны» в ведомство Вельзевула.
Когда «Ксенофонт» явился на рандеву со своими собратьями, мне велели убираться из центрального отсека и идти отдыхать.
– Я не хочу отдыхать, товарищ контр-адмирал! Ведь «Ксенофонт» – авианесущий крейсер! А я – пилот! Я желаю принять участие в следующей фазе операции! Вместе с «Орланами»!
– А я не желаю об этом даже слышать! – грозно сдвинув брови, ответил Доллежаль. – Кого мы награждать будем, если с вами вдруг что?
– Меркулова! – выпалил я.
– Еще одно слово, лейтенант, – Доллежаль неожиданно не на шутку разозлился, – и действительно до награждения доживет только Меркулов!
Филипп из-за спины контр-адмирала знаками показал, чтобы я не перечил.
Я и не думал.
А подумал я о том, какая же лейтенант Пушкин, в сущности, свинья. Сдал Меркулова мясникам в белых халатах – и сразу же о нем позабыл, как и не было его вовсе.
Но нет, я не из тех, кто друзей под капельницей бросает! Я тихонечко увел полбутылки «Абрау-Дюрсо» и, не прощаясь, пошел из центрального отсека в корму.
В следующей выгородке сидели пилоты-навигаторы: катающий с ветерком Минглиев и его дублер, Зальцбрудер.
Меня они не заметили, и я бы спокойно пошел себе дальше, если бы не сигнал «Внимание!» внутрикорабельной трансляции. Словно тяжелый газ, командирский голос спускался из-под подволока и растекался по отсекам, проникал во все закоулки, во все, как говорили на «Ксенофонте», шхеры. Я замер.
– Слушать в отсеках!.. Только что принята шифровка от флагмана. Зачитываю.
«Всему личному составу Главного Ударного Флота.
Связь с адмиралом Пантелеевым восстановлена. Анализ результатов нашей атаки и шифрограмма от главкома свидетельствуют, что противнику нанесено сокрушительное поражение.
Девять ударных авианосцев противника уничтожены в космосе. Еще два авианосца в результате полученных повреждений сошли с орбиты, обгорели в атмосфере и взорвались. Также уничтожено до пятнадцати других вымпелов противника, в том числе линкор и семь фрегатов. Флот Конкордии полностью дезорганизован. Часть боеспособных кораблей беспорядочно отступила через Х-матрицу.
В Городе Полковников десантные части врага продолжают оказывать сопротивление, сражаясь с упорством обреченных. Но теперь, когда вместе с авианосцами погибли сотни флуггеров, а оставшиеся машины лишились базирования, нами возвращено господство в воздухе и околопланетном пространстве.
Победа наша близка, полный разгром врага неизбежен.
Глава 6
Икра из крыс
Март, 2622 г.
Лавовый полуостров
Планета Фелиция, система Львиного Зева
Подходил к концу второй месяц вынужденных каникул инженера Роланда Эстерсона и Полины Пушкиной на Лавовом полуострове.
Подходила к концу и солнечная зима. Эстерсон с затаенной надеждой ожидал: вот сейчас, вместе с весенним теплом, придут перемены и начнется новая жизнь. Более похожая на человеческую, чем та, которую они вели.
Однако шли дни – одинаковые, серо-зеленые, зябкие. Проползали ночи – ветреные, черные, как сажа. И ничего не менялось.
Даже температура воздуха.
