вскакивала с кровати и как бешеная бежала к мужу.
– Ну что ты орешь? – кричала она не менее тихим голосом. – Тут ведь тебе не горы, а больница!
– Зачем шумишь? Зачем ругаешь? Я по тебе соскучился.
Он прижимался к жене, как хороший сын к матери, и крепко обнимал ее. Затем огромной ладонью при всех, кто был на площадке для свиданий, гладил ее вздувшийся живот и что-то бормотал по-армянски. Танька хохотала и говорила всякие глупости. В общем, шуму от них двоих было предостаточно. Потом, когда Лосева возвращалась в палату, она развлекала девчонок рассказами о том, как они живут вчетвером: она, Ашот, ее мама и злобный бультерьер Рамзес. Особенно она любила повествовать об их сексуальных играх, на которые Ашот был неутомимый выдумщик. И о таких вещах болтала не только она одна. Все не смущаясь, рассказывали про своих мужей и про себя, все без утайки. Только в больницах и на вокзалах даже самые скрытные люди так свободно развязывают языки, потому что думают, что уже никогда не встретятся им на жизненном пути эти люди, ставшие на время спутниками их существования. Чаще всего так оно и бывает.
Вот и сейчас Таня лукаво смотрела на Машу.
– Мой то, сегодня ночью опять меня увезти грозился.
Маша покачала головой.
– Как ты не боишься? Мало ли что может случиться?
Маша была уверена, что все девять месяцев заниматься сексом нельзя, и очень удивлялась, когда видела, как остальные нарушают это святое правило.
– А, – отмахнулась Танька, – по фиг мне все. Выкидыш так выкидыш! Конечно, Ашот расстроится. Ты же знаешь, что они, кавказцы детей до смерти все хотят, и чем больше, тем лучше. У него спермы целый вагон. На целую армию хватит. Он до меня весь рынок перетрахал. В какой двор не зайди, обязательно маленький Ашотик бегает.
Маша прекрасно понимала, что Танька преувеличивает. Не могла она поверить, что на такое страшилище, каким она считала Ашота, кто-нибудь может позариться. Но по доброте душевной и просто из деликатности молчала. Танька продолжала тараторить. Она считала себя Машиной подругой. Они не только лежали на соседних койках, но, как оказалось, кончили одну и ту же школу. Маша шесть лет назад. Лосева год назад покинула то же заведение, но выглядела старше Маши чуть не на десять лет. То, что они кончили одну школу, конечно, сблизило их больше, чем это полагается при шапочных знакомствах. Можно было бесконечно болтать о школьных делах, общих учителях. Маше, конечно, было интересно узнать, как работают давно забытые учителя, кто чем живет, кто вышел замуж, кто развелся, кто ушел на пенсию и так далее. В свою очередь, узнав, какие они сейчас стали, Маша рассказывала Тане, какими они были. И они сравнивали. Это было самое настоящее женское занятие – заниматься сплетнями. Очень хорошо сокращает время, которое в больницах, как известно, умеет растягиваться до бесконечности. Одна только история про богатую учительницу географии по прозвищу Бяша, которая распродала все свое имущество и уехала в Израиль к племяннику, где сошла с ума от нищеты и бедности, заняла их не на один томительный вечер. Маша рассказывала всей палате, про Бяшу, ее славное «боевое» прошлое, а Таня Лосева о том, как учителя делили имущество, которое осталось после Бяши, потому что наследников у нее здесь не было, а в Израиль с собой все это было не утащить. При чем первыми побежали те тетеньки, которые больше всех орали на уроках и классных часах о порядочности, честности и бескорыстности. Они все жестоко между собой передрались и переругались, были выдернуты не один клок волос из седых голов, и вылито не мало словесного дерьма на эти же головы.
Сегодня разговор снова пошел про школьные дела.
– Ко мне сегодня подруга приходила, Юлька Семенова. Она тоже десятую кончила, только на год раньше, чем я. Так она тебя знает.
– Откуда? – удивилась Маша. – Я ее никогда не видала.
– Зато она тебя помнит. Ты же ведь в школе звездой съездов, слетов и линеек была. Она больше твой голос помнит. Она мне про нашу директрису рассказала.
– Про Алену?
– Ну да, про нее. Ты знаешь, она ведь умерла.
– Как умерла?
– А так. Полтора года назад.
– Она же уже не работает давно.
– Ну и что! Она на пенсии была. Ты ничего не слышала об этом?
Маша покачала головой. Таня оживилась.
– Я тоже не слыхала. Она прямо на улице упала.
– Да ну!
Машино удивление было неспроста. Точно так же двенадцать лет назад умер старый директор. Только не на улице, а в автобусе его хватил удар, и он умер. Люди думали, что он спит, и покойник сделал не один круг, пока все-таки до кого-то не дошла, наконец, истина. Маша тогда, как отличница даже стояла в почетном карауле на похоронах. Поэтому она так удивилась, услышав про Алену. И остальные лежащие в этой палате навострили уши. Истории про десятую школу им были уже хорошо известны.
– Да-да! – продолжала Лосева-Карапетян. – Привезли ее в больницу без сознания.
– А в какую больницу? – спросил кто-то. – Уж не сюда ли?
– А не знаю! – Танька отмахнулась. – Может и сюда. Так вот, у нее оказался менингит. Она две недели в больнице провалялась, в сознание так и не пришла.
– Умерла?
– Ага. Но это еще не все. Вы же знаете, что у нее никого в этом городе нет? – Это знали все. История про Алену, которая была такая железная баба, что сумела мать свести в могилу, дочку довести до самоубийства, а муж от нее, так просто сбежал куда-то так далеко, что и милиция не может до сих пор
