– Снимай штаны! – не глядя на ребенка, якобы занятая шприцом, и голосом, не принимающим никаких возражений, приказала сестра.
Мальчик покорно спустил почти до колен трусики и замер. Ему было очень и очень стыдно. Особенно оттого, что на него смотрит Оля Воронцова. И хотя она делает вид, что смотрит в книгу, а не на него, как все остальные, он знал: она все видит. Однако ослушаться Зою мальчик не смел. Эту сестру он боялся. И страх был сильнее стыда. Среди детей о ней ходили такие страшные рассказы, что любое неповиновение ей грозило страшной карой. На наказания она была скора и изобретательна. Ей ничего не стоило, например, раздеть ребенка догола, при чем даже двенадцатилетнего и провести его по всем палатам, и заставить в каждой из них рассказать, что он натворил. А еще она могла сделать очень больной укол. Или запишет каждый вечер на клизму, и тогда придется сидеть на горшке с малышами и почти у всех на глазах избавляться от того, что в него вольют. Нет, лучше минута унижения, чем потом расплата на неделю.
Уколы Зоя делала великолепно. Иголка вошла так хорошо, что мальчик даже не вздрогнул. Да и материал хороший. Попа мягкая и достаточно упругая. Это совсем не то, что делать уколы старикам, у которых сплошные спайки, да шрамы.
– Все, – медсестра вынула иглу и окинула палату строгим взором. Дети, привставшие со своих коек, тут же плюхнулись обратно на подушки. – Можешь ложиться.
Славик тут же нырнул в свою постель под одеяло. Одной рукой он прижимал ватку со спиртом к пострадавшему месту, другой торопливо пытался надеть трусы. От того, что он делал это одной рукой, получалось у него плохо. К тому же он торопился, а это еще больше тормозило дело.
Зоя посмотрела на него и, удовлетворенно положив руки в карманы, вышла из палаты. Ей надо было сделать то же самое еще в двух палатах. После ее ухода здесь еще долго сохранялась гнетущая тишина. Ребята делали вид, что ничего не произошло. Им всем тоже было немного неловко за Славика.
Зоя кончила обход и вернулась в процедурную. Она была удовлетворена проделанной работой. Ни в одной палате не было даже попытки неповиновения. Даже мысли. Она это видела, и чувствовала, как силы и уверенность снова возвращаются к ней после утренней стычки с Люськой. Жизнь снова была в кулаке, и Зоя не собиралась разжимать его. Все они у нее вот где. И так будет всегда.
В процедурной было пусто. Люська еще не вернулась. Она была не просто неопытной, а копушей по природе. Такие здесь надолго не задерживаются. Зоя их уже почти десяток пережила. Кто не хочет повиноваться ей, здесь не останется. Это ее вотчина.
Зоя подошла к раковине и стала мыть руки под тоненькой струей холодной воды. Она мыла руки наверно раз пятьдесят в день, а то и чаще.
За спиной послышался тихий шорох.
– Гаврилова? Уже все сделала? – строго спросила Зоя.
Ответа не последовало. Впрочем, Зоя и не ждала его. Люська гордая и слишком много из себя строит. Достроится. Дождется.
Зоя повернулась с намерением сказать еще что-то колкое, но это была не Люська. Лицо сестры окаменело, она тут же стала строгой и недоступной, какой была всегда в общении с детьми. И тут же по привычке сделала замечание:
– Вересов, что ты тут делаешь? Что у тебя за вид? А ну марш в палату!
Она сказала это и тут же охнула и сделала шаг назад и уперлась спиной в раковину.
Около мусорной корзины, что была в углу, рядом с весами и ростомером стоял мальчик лет семи, большеглазый и коротко стриженый. На Зою он не смотрел и стоял к ней боком. Из одежды на нем были только майка и трусы, какие-то полуразвалившиеся и грязные. И он был босой. Он очень внимательно рассматривал весы и ростомер и задумчиво ковырял в носу указательным пальцем левой руки, а правой теребил полу майки. Затем взгляд его остановился на мусорной корзине. Он перестал ковыряться в носу, почесал правой пяткой левую ногу и подошел к ней. Затем, даже не оглянувшись, деловито начал в нее мочиться. Делал он это долго и громко. Очень скоро из корзины полилось. Лужа быстро растеклась по темно-зеленому кафелю, залила ноги мальчика и продолжала стремительно расти.
А Зоя стояла и смотрела на все это, не в силах сдвинуться с места. Ваня Вересов сикал в пластмассовую плетеную корзину для мусора, и она не могла ничего сделать. Ситуация впервые в жизни вышла у нее из- под контроля.
Вересов из четвертой палаты, пожалуй, был самым крепким орешком из всех мальчиков и девочек, с которыми она имела дело. Что-то в нем было такое, чего она никак не могла понять. И это в нем не ломалось. Во всех оно ломалось. Рано или поздно ломалось. А в Ване Вересове нет. Этот мальчик вообще странно относился к окружающему его миру. Как-то несерьезно. Словно смеялся над ним. Также несерьезно относился он и к Зое. И это выводило ее из себя. Те наказания, которых другие дети боялись как огня, он принимал безропотно с философским терпением и христианским смирением. Когда она его раздевала и водила по палатам, он нисколько не стеснялся и покорно рассказывал о том, что натворил. Сколько угодно стоял в углу, ходил на клизмы и лишь сжимал зубы, когда она делала ему пребольнущий укол. И никогда в глазах у него не было страха перед ней, перед Зоей Чуковской. Последней его проделкой была игра в футбол в процедурной. В тот день детей привели на измерение веса и роста. Было утро, и этим занималась другая сестра. И вот ей понадобилось отлучиться за чем-то, и кто-то из мальчишек случайно задел мусорную корзину. Она упала и покатилась под ноги другим ребятам. Кто-то из них пнул ее. Затем это же сделал еще кто-то. Так все и началось. И тут же кончилось, потому что в комнату вошла Зоя. Как назло в этот момент корзина была у Вересова. Зою он не увидел, и продолжать напинывать ее. И тут у Зои нервы не выдержали, она схватила мальчика за ухо, с яростью его немного потаскала, затем пригнула его вниз. Под рукой у нее ничего не оказалось, и она отшлепала Ваню просто ладонью. Била долго и больно. На глазах у полутора десятка детей, которые молча стояли и смотрели на все это. Затем она заставила Ваню поставить корзину на место, после чего не удержалась и напоследок влепила ему громкую пощечину.
И тут впервые Ваня расплакался. Тихо, без громких рыданий, только затряслись его щуплые плечи.
Это было два месяца назад. И вот теперь он, как ни в чем не бывало, стоял перед Зоей и мочился в ту самую корзину. Тугая желтая струя била не переставая. Лужа продолжала расти и, наконец, достигла ног медсестры. Зоя почувствовала, как горячая и едкая моча заливает ей ноги.
«Господи! Да когда же этот пацан кончит ссать? Так же не бывает!»
Как только она так подумала, Ваня перестал сикать, стряхнул со своего маленького инструмента последние капли и повернулся к ней.
