карантин больше месяца.
– Точно, у меня Сашка в школу не ходила.
– Этот карантин был объявлен после того, как от гриппа умер мальчик. Это была первая детская смерть в городе.
– И этот мальчик был, конечно, из десятой школы?
– Как ты догадался?
Они закурили по третьей.
– А за год до этого зимой на футбольном поле ученик седьмого класса десятой школы нашел банку кофе, которая оказалась взрывчаткой.
– Так он тоже был из нашей школы? – Сергей уже не знал, смеяться или грустить.
– Из нашей, из нашей. Но, как говорится, Бог троицу любит, слушай третий случай. Это было в середине восьмидесятых, в восемьдесят шестом. Время массовых сборищ и драк подростков. Тогда погиб девятиклассник. Во время драки с ним случился приступ бронхиальной астмы. Он задохнулся, когда ему случайно дали под дых.
– Этот случай я помню.
– Я тебе рассказал только самые известные случаи, о которых говорил весь город. О которых знают и помнят все. Лев Петрович Кузьменко, это так сказать, венец всего. А про другие казусы я и упоминать не буду. Только наверно все равно в десятой школе самая высокая смертность среди ее выпускников. Вспомни, сколько ребят из нашего класса до сегодняшнего дня дожило?
Сергей почесал голову:
– В общем, я тебе советую на этом материале написать роман ужасов, я уже и название ему придумал, «Тайна десятой школы», и прочитать его полковнику.
– Хорошая мысль. Только его сейчас интересует совсем другой сюжет, и совсем другой герой.
– И что за сюжет?
– Больница Скорой помощи.
– А герой?
– Герой? Виталий Артемьевич Решетников.
И вот теперь Решетников лежал перед ним. Вовсе он не был героем, как и чувствовал Василий Николаевич. Так просто персонаж. При чем персонаж, который выбыл из повествования. Только вот кто же тогда герой?
8
В родильном отделении Больницы Скорой помощи были порядки, которые сформировались лет тридцать назад, и которые и теперь никому даже в голову не приходило менять.
Когда Маша оказалась здесь, у нее первым делом отобрали все вещи. Все до единой. Даже трусы. Не оставили ничего. Выдали старый, потерявший первоначальный цвет халат и ночную рубашку до колен с глубокими разрезами в области бедер. И еще дерматиновые шлепанцы. И отвели в палату.
– Про свидания с родственниками забудь, – старшая сестра патологического отделения сказала Маше это в первую очередь, еще до того, как узнала ее фамилию. – Только передачи. И в окне чтобы не торчать.
И Маша оказалась в палате, в которой кроме нее было еще три женщины с разными сроками беременности.
Началась жизнь, полная тоски, ожидания и одиночества. Заведующая роддомом больше всего на свете боялась микробов, и хотя здание было уже настолько старым и ветхим, и даже стены его были насквозь пропитаны стафилококками и прочей дрянью, она продолжала бороться с ними всеми силами души, и порядки установила прямо-таки тюремные. Женщинам с воли можно было передавать только продукты и больше ничего. Никаких книг, журналов, тетрадей, бумаг и ручек. Медсестры были ею натасканы как собаки и, боясь за место, служили верно, и предано.
Маше повезло. Ее одиночество было скрашено. В своей тумбочке она нашла книжку, ужасно старую и потрепанную. Это было «Пособие по акушерству», издательства «Медицина», изданное в 1942 году. Кто его здесь оставил, было неизвестно. В сущности, ей на это было плевать. Книжка была ей как нельзя, кстати, и она зачиталась ею, как самым увлекательным романом. Прочитала один раз, потом начала второй, затем третий, в конце концов, выучила ее чуть не наизусть. Теперь она сама при желании могла принять у кого- нибудь роды. А в данной ситуации это было очень полезно. Врачи если что и знали, то не говорили, а все их рекомендации сводились лишь к одному. Лежать смирно и мало двигаться. И на все воля Божья. Вот и лежали женщины в палатах и надеялись на Бога, потому что на врачей надежды было мало. В этот роддом в городе вообще никто не хотел попасть. Он был грязным, старым, бедным в общем худшим. Работал по территориальному признаку. Но в настоящее время сразу три роддома были закрыты на дезинфекцию, и этот работал за четверых. Так что куда деваться, коли приспичит? Многие попадали и потом вспоминали его с ужасом даже при удачном исходе дела. Врачи здесь были опытные, но не признавали кесарева сечения, так как его не признавала заведующая. Делали его крайне редко, к тому же в последнее время это стало еще и дорого. За лекарства и уход пациенты должны были платить из своего кармана, а это была кругленькая сумма. Не все соглашались на такое, а врачи и не настаивали. Надеялись на природу. Поэтому с родовой травмой рождался каждый второй ребенок. Впрочем, это нормальный показатель в наше время.
Маша обо всем этом узнала и захотела перевестись в другой роддом. Здесь она рожать не собиралась. Но это оказалось трудным делом. Связи с внешним миром почти не было. Женю к ней не пускали, и она получала от него только записки, спрятанные в хлебе, яблоках и других продуктах. Как в приключенческом романе. Но это был не приключенческий роман, это была жизнь. И в одной такой записке она прочитала, что в этот день, ровно в шесть часов вечера, Женя будет ее ждать около двери.
«Тебя никто не остановит. Я все устроил. У нас есть пять минут!»
Это, пожалуй, круче, чем в романе.
