конце села, то в другом вспыхивали ссоры, часто кончавшиеся дракой, а раз в пять-десять лет случались и поджоги. Чаще всего эти поджоги были следствием несправедливого дележа наследства (кот, мельница и сапоги) или ревностью незадачливого ухажера. После чего страсти вновь замолкали на неопределенное время, и село погружалось в то дремотное состояние, столь характерное для наших деревень.
Недалеко от церкви в маленьком переулочке совсем недавно появился свежесрубленный дом, удививший сельчан своим размахом. Хозяин дома всего год назад приехал в село и жил пока один, что не мешало ему постигать местные порядки. Человек он был состоятельный, что и доказал, быстро выстроив большой дом. Сельские невесты сходили с ума от такого завидного жениха, но надежды вскоре сменились унынием, ибо прошел слух, что у него уже есть суженая, но из соседнего села. Вскоре слух подтвердился, и даже был назначен день свадьбы. Теперь нелишне будет упомянуть, что этим завидным, богатым женихом был не кто иной, как Силантий Топорков, с которым мы уже познакомились в первой части этого чертовски правдивого рассказа.
С момента описанных в той части повести событий прошло почти пять лет, которые ничем особенным не проявили себя, что могло бы нас заинтересовать, и поэтому опустим их в бездну неизвестности или, если сказать точнее, неинтересности. Однако капризнице-судьбе стало угодно, чтобы нить событий, прерванная в столь давнее время, неожиданно вновь начала свое дальнейшее продвижение по тернистому пути, который последние годы, казалось, был усыпан розами.
Ничто в тот ясный день не предвещало недоброго, хотя, если вдуматься, можно выяснить для себя такую закономерность, что все или большинство бед и несчастий происходит именно в такой безмятежный, полный радости и спокойствия момент, когда от судьбы не ждешь ничего плохого, наоборот, так и кажется, что она одарит тебя каким-нибудь новым приятным событием. Но вдруг рок судьбы обрушивает на твою несчастную долю беспощадный молот невзгод. И чем более безмятежен ты был накануне, тем сильнее и суровее бывает этот удар. Напротив, есть такая категория людей, в народе их называют «пессимистами», которые только и делают всё время, что ждут горе и беду в полной уверенности их близкой неотвратимости. Каждый день их наполнен тревогой и заботой за свое существование. И, как ни странно, таким образом они проживают день за днем всю свою жизнь, так ничего и не дождавшись и мирно покинув бренную жизнь.
Силантий пессимистом не был. В последнее время он был избалован жизнью и ждал от нее роскошного подарка в виде женитьбы. Невеста, которую он выбрал себе, была девушкой из хорошей, состоятельной семьи, где и получила необходимое для женщины воспитание. Силантий, заметил её на одной из ярмарок, без памяти влюбился, но, вышедши из того возраста, когда домогаются невесты путем стояния под её окнами и завывания сентиментальных песен под аккомпанемент гармони с залатанными кое-где мехами, звук которой напоминает чахоточного больного, он поступил так, как и подобает состоятельному человеку в такой ситуации, — то есть послал сватов. Родители невесты с радостью согласились, а сама она потеряла покой и сон в ожидании счастливого дня. Свадьбу назначили, как это водится, на позднюю осень.
До свадьбы оставалось две недели. Силантий, заехавший в дом невесты, как всегда с гостинцами, застал её не вполне здоровой. Будущая теща, обеспокоенная её состоянием, упросила его съездить за доктором в уезд. Силантий исполнил просьбу, но Оксане — так звали невесту — лучше не стало. Легкий румянец покрыл её белые щечки, и уезжавший врач сказал, что против чахотки он сейчас бессилен…
Силантий приехал домой поздно вечером в тревожном состоянии за драгоценную жизнь любимой и, не зажигая огня, повалился на кровать. Следующая неделя не принесла никаких утешительных результатов. Знахарки разводили руками, и даже доктор, привезенный Силантием из города, не смог ничем помочь. Больной становилось всё хуже и хуже, и наконец она впала в полное забытье. Дом наполнился плачем и криками. Люди стали поговаривать о скорой кончине Силантьевой невесты. Сам Силантий, забыв про свой дом, рыскал по окрестностям в поисках какого-нибудь средства, которое бы помогло одолеть болезнь; всё было бесполезно, и он, усталый и несчастный, возвращался поздней ночью домой и без сна сидел до утра.
На шестую ночь и произошло то, о чем мы собираемся поведать простодушному читателю, мнящему себя большим докой, которого якобы нельзя провести на мякине.
Изнуренный хлопотливым днем, Силантий бросился на постель и заснул. Тем временем за селом село солнце, и мир погрузился в темноту. Еще некоторое мгновение единым светлым пятном виднелась церковь, но скоро и её окутала тень, и не стало никакой возможности разглядеть собственную руку. Сон так крепко овладел Силантием, что, казалось, никакая сила не могла его разбудить, но вот тихо скрипнули ставни, петли которых разъел недавний ливень, и спящий проснулся. Он сел на кровати, но в кромешной тьме не мог понять, спит или бодрствует его сознание, потому что разницы между закрытыми и открытыми глазами не было; ощущалась лишь непроглядная мгла. Полную тишину нарушали лишь звуки идущего дождя. Порыв ветра распахнул незапертые ставни, и в комнату проник мягкий серебристый лучик, посланный луною; он заскользил по полу, принося с собою ощущение красоты и покоя. Хрустальное спокойствие было раздроблено стуком копыт о дорогу, ведущую к дому. Казалось, что кусочки тишины, звеня, разлетались как искры. Такие мелодичные звуки могло издавать только благородное животное. Но вот у ворот стало тихо, Силантию подумалось, что какой-нибудь запоздалый путник свернул к его дому, но мысль о том, что это может быть губернский доктор, подстегнула его, и он поспешил к невидимому гостю.
Замешкавшись в сенях в поисках сапог и наконец надев их, он вышел на крыльцо. К его удивлению, всадник был уже во дворе, хотя ворота и были закрыты. Не успев ничего понять, Силантий узнал лицо человека, сидящего на коне, и услышал треск поднимающихся дыбом своих волос. Всадник, а вернее всадница, ничего не говоря, смотрела, повернув свое жуткое лицо, на Силантия. В каждом из её призрачных белых глаз отражалась луна. Каменным изваянием под ней стоял конь, и сквозь него беспрепятственно проходил лунный свет. Первым молчание нарушило грозное привидение:
— О, низкий человек, не сдержавший слова, помнишь ли ты меня? Вижу, что помнишь! Значит, не забыл ты, что является моим? Так вот, слушай! Если в три дня не выполнишь то, что обещал, тогда невесте твоей не жить! Заберу её к себе!
Сказала так всадница и, завернувшись в клочок тумана, растаяла.
Долго стоял Силантий, не в силах сдвинуться с места, но вот колени его подогнулись, и он рухнул на сырую землю, проклиная свою судьбу за столь жуткую шутку…
Рано утром в двери дома отца Кондратия постучались. Крестясь и зевая, батюшка отпер дверь стучавшему; перед ним стоял Силантий.
— Чего надо? — спросил поп, скребя бороду.
— Христом богом прошу, не погуби. Выслушай, — бухнулся на колени Силантий.
— Встань, сыне, встань, — засуетился поп, сразу почуяв всю серьезность положения.
Уже через полчаса, облаченный в нужные одеяния, отец Кондратий был в церкви и выслушивал горестную историю Силантия. Выслушав всё до конца, он глубоко задумался, запустив свой мощный кулак в густую бороду. Подумав некоторое время, он зашептал:
— Я помочь тебе не могу, Силантий. Ты попал в руки Сатаны, и тут уж не мне за твою душу бороться — другой человек нужен. Есть такой человек, живет он в ста верстах отсюда, в землянке у Ефимовской часовни. Схимник он. Ступай к нему, он чтет чернокнижие и тебе может помочь.
Силантий загнал трех лошадей, но зато в тот же вечер был на месте. Часовню он нашел сразу, а затерянную среди деревьев землянку ему удалось отыскать, лишь спросив о ней проходящих мимо ребятишек. Та землянка представляла из себя длинную, глубокую, темную нору, крытую сверху сосновыми бревнами. Ветхая крыша землянки от времени осела и сравнялась с землей, заросла бурьяном, и, если бы не темное пятно входа, обращенное на восток, то её можно было бы и не заметить. Силантий подошел к низенькой дощатой двери, сколоченной из горбыля, и постучал. Долгое время внутри строения было тихо, затем послышался надсадный кашель, и дверь отворилась. На Силантия глянули внимательные черные глаза, посаженные вглубь совершенно голого, не имеющего никакой растительности черепа, отчего выражение его лица было немного хитроватым и добродушным.
— Прохожий! — хихикнула голова, пряча в кулачок свой маленький ротик, утыканный крепкими мелкими зубами. — А мы вот завсегда прохожему рады, и ужин уже дымится. Как ждали, как ждали, — сказал схимник и жестом гостеприимного хозяина пригласил Силантия в свою обитель.
Внутри было намного аккуратней, чем снаружи. Посреди комнатушки стоял столик, сколоченный из
