Сав показал Нетопырю голую задницу, нисколько не смущаясь присутствием Ийен.
Нальк что-то прошептал на ухо Хегуру. Тот зафыркал и испуганно втянул шею – видно, хушак пообещал Нетопырю съесть его злые глаза, если тот не будет слушаться.
Урайн смотрел на все проделки хушаков сквозь пальцы. В преддверие решающего сражения очередной воспитательный час был совсем некстати.
– Все. Хватит издеваться над животным, – наконец сказал он, и все поняли: пора.
Хегуру принял на спину двух хушаков – Сава и Фарга – и, понукаемый Ийен, тяжело поднялся в воздух.
Он вез их к Аганне. Четверо хушаков оставались с Урайном. Спустя полчаса им предстояла смертельная схватка с Элиеном Тремгором.
Элиен взял с собой только тех, в ком нуждался. Полторы тысячи ирвамессов. Четыре тысячи панцирных пехотинцев – паттов и уроженцев Харрены, служащих в Орине по найму. Больше едва ли потребуется, чтобы добить или пленить тех, кто останется после его неистовства – неистовства Звезднорожденного.
Остальных Элиен выслал под началом Ашеры Тощего к Горным Воротам, через которые, быть может, решат проломиться продрогшие под дождем орды Аганны.
Ворота грютам сокрушить будет, конечно, не под силу – кишка у них тонка на такие чудеса. Это если они вообще помышляют о немедленном штурме. На месте Аганны он, Элиен, ни за что не стал бы торопиться – только безумцы и полуграмотные варвары нападают на такие могучие крепости, как Орин, с ходу.
Городские стены оканчивались приблизительно в полулиге от места слияния Киада с Орисом, где располагался известный всем кормчим вольных торговцев Гибельный Мыс.
Некогда Гибельный Мыс представлял собой восточную оконечность Лон-Меара. Как и повсюду в Сумеречном Лесу, там росли измененные ясени, корявые вязы и изуродованные нечеловеческой рукой клены. Туманными осенними ночами в том лесу раздавались голоса умертвий, а обманные видения, вида нечеловеческого и незверского, не раз спускались к самой реке и губили экипажи крутобоких «купцов».
После того как Чаша Хуммера была сокрушена, все переменилось к лучшему – и видения, и голоса стали редкостью. Но Гибельный Мыс по-прежнему пользовался дурной славой. Правда, «купцам» на Гибельном Мысу больше ничего не грозило. А вот супостат, дерзнувший прорваться через Таможенную Плотину, рисковал заплатить у Гибельного Мыса непомерную цену за свою дерзость.
Потому что по указанию Элиена десять лет назад на нем был воздвигнут Страж Реки.
Элиен поднялся по узкой лесенке и вошел внутрь Стража Реки.
Ирвамессы и панцирная пехота остались ожидать своего предводителя на песчаном берегу Гибельного Мыса.
Стражем Реки называлось исполинское каменное изваяние хищного налима, погрузившего свои длинные массивные усы в быстрые воды Ориса. Мало кто знал, куда тянутся толстые матовые жгуты из хуммерова серебра. И главное – зачем тянутся. Внутри изваяния имелась небольшая комната с высоким резным креслом – туда-то и направлялся Элиен.
Страж Реки не охранялся. Вход в него не был даже заперт – вроде бы заходи кто хочет!
Впрочем, любой простофиля, дерзнувший проникнуть через отверстое подбрюшье внутрь недобро выпучившей глаза каменной рыбины, неизбежно был бы обращен в груду холодных углей. Но Элиен, свел Вольного Города, не был простофилей.
Он поудобнее уселся в кресле и прикрыл воспаленные веки.
«Ну что же, Урайн, пришла пора поквитаться…»
Элиен мысленно попрощался с Гаэт, единственной женщиной, сумевшей зажечь любовь в его сердце, и по его щеке поползла слеза, выкатившаяся из-под обожженных ресниц.
Да, он принял решение уничтожить Урайна – и, следовательно, Гаэт – еще в Варнаге. Но теперь, когда Таможенная Плотина взлетела в воздух от «гремучего камня», решимость Элиена только окрепла.
Он открыл глаза.
Перед ним возвышалась стела из цельного куска горного хрусталя, в точности повторяющая все изгибы Ориса на две лиги вниз по течению от Гибельного Мыса. Это был «внутренний глаз» Стража Реки. Оставалось лишь привести его в действие.
Основание «внутреннего глаза» выгибалось изящной плавной волной, гребень которой как раз находился на уровне груди Элиена, где и вырождался в гладкую горизонтальную поверхность, что придавало ему сходство со столиком писца. Но вместо письменных принадлежностей на нем имелся только отпечаток десницы Элиена.
Звезднорожденный вспомнил было, как в поте лица трудился над этим чудом магической мысли пятнадцать лет назад. Но был вынужден немедленно изгнать воспоминания прочь. Слишком много места в них занимали Гаэт и теплые летние ночи, которые они некогда проводили в утробе Стража Реки, разыгрывая любовников, что, таясь от ревнивого мужа, ищут уединения в самых необычных местах.
Нет, теперь в его душе не было места этим воспоминаниям…
Элиен вложил десницу во «внутренний глаз», и пальцы вошли в нее плотно, неразделимо. Тогда он произнес слова, на которые меч Эллата не замедлил откликнуться глухим отзвуком потревоженной стали.
Ладонь мягко погрузилась в горный хрусталь, словно бы тот был соткан из тончайших шелковых волокон. И «внутренний глаз» ожил.
Поверхность стелы потекла медленноструйным Орисом. Варанские галеры – крохотные, но превосходно различимые – находились сейчас как раз там, где их спустя мгновение уже не будет.
Обнадеженный зрелищем Элиен даже признался себе, что, пожалуй, переусердствовал с осторожничаньем. Ирвамессы могли запросто оставаться в своих казармах.
Горные Ворота Орина назывались горными по одной-единственной причине – они выходили на новую дорогу, построенную уже в правление Элиена поверх разрушенного Тракта Хуммера.
Этот тракт некогда соединял сердце Лон-Меара с Варнагом. Новая же дорога не доходила до Варнага. Она вела в Линниг и в Линниге оканчивалась. Дальше к западу лежали леса, еще дальше – Хелтанские горы и Врата Хуммера. Именно поэтому главные западные ворота Орина назывались Горными.
По наущению Ийен, а также по приказанию варанских военных советников, чьими устами вещал сам Урайн, грюты оставили обоз. У них не было метательных машин, таранов, самоходных башен и другой осадной техники. У них не было даже лопат.
Теагаты грютов кое-как выстроились под проливным дождем. Прямо напротив Горных Ворот – придворные теагаты Сеттел и Авента, остальные – на флангах.
Зачем так? – этого не понимали даже опытные уллары, повидавшие на своем веку всякое.
Со стен Орина глумливо улюлюкали и надрывно дудели в трубы.
Среди защитников Вольного Города не было никого, кто хоть на мгновение усомнился бы в неприступности города. Вода в противоштурмовом рве шириной в сорок локтей поднялась до самых краев и бурлила грязными водоворотами. Нет, грютам не пройти.
Аганна, запихивая в пасть огромные ломти нежнейшей тернаунской дыни, нервно расхаживал, переваливаясь с боку на бок, под импровизированным навесом. Сорок щитоносцев, воткнув копья в раскисшую землю, натянули на них скрепленные железными застежками плащи – увы, шикарная златотканая палатка, под пологом которой пристало воевать всевеличайшему, разделила судьбу обоза. То и дело через зазоры в отяжелевшей ткани на Аганну срывались ледяные струйки дождя.
Аганна не был идиотом. Он с ужасом думал о том, что будет, если прекраснобедрая Ийен и сладкоголосый Урайн ошиблись. Тогда его войска простоят впустую под проливным дождем целый долгий день. Без пищи, без согрева, без доброй драки, которая – и это знает каждый войсководитель – укрепляет дисциплину куда лучше, чем банальная децимация.
Падеж коней, который обозначился еще неделю назад, превратится в настоящую катастрофу. Наемники, припомнив судьбу вырубленных подчистую в недавнем конфликте нарабитских пращников, просто сбегут. Нестойкие теагаты из западных провинций, укомплектованные в основном жителями вольнолюбивой Гердеарны, последуют их примеру. И хорошо, если просто разбегутся. А то ведь могут и ударить в спину своим…
