весьма своеобразный ярко-зеленый глянцевый слой), поврежденная моим «Горынычем» при посадке, истекала желтым соком. К этой ране за минуту слетелся рой бабочек, которые покрыли ствол гирляндой совершенно цветочного вида.
Приглядевшись, я обнаружил, что бабочки, полакомившись желтым соком, и в самом деле превратились в цветы. По крайней мере они явно отказались от дальнейшего автономного существования, поскольку выпустили длинные щупы-стебельки, которые основательно укоренились в плоти дерева. В то же время крылья бывших насекомых свернулись так, что стали совершенно неотличимы от лепестков, формирующих чашечку цветка.
— Весело живете, — пробормотал я.
Лес был густой и вполне оправдывал свое название. Под его пологом царил сумрак, хотя Дромадер стоял почти в зените и жарил вовсю. И был тот сумрак наполнен псевдорастительной жизнью, названия коей отсутствовали в моем словаре.
— Включить аварийный маяк, — приказал я парсеру, вдоволь насмотревшись.
— Принято, — ответил тот приятным женским голосом.
— Доложи обстановку. Исправность оборудования, связь, тактическая обстановка.
— Флуггер к полету не пригоден, — констатировал парсер вполне очевидный факт. — Связь работает на прием, на передачу работает только аварийный маяк. Не могу засечь присутствия каких-либо аэрокосмических аппаратов, Анализ ранее принятых переговоров позволяет предположить, что в данный момент боевые действия в районе конфликта приостановлены, ведутся только поисково-спасательные операции.
— Великолепно! Как думаешь, нас найдут? — поинтересовался я.
Парсер защебетал, что, конечно же, всенепременно найдут в полном соответствии с планом поисково-спасательных операций и распорядком эвакуационных мероприятий.
«…И психологических методичек, — подумал я. — Наши премудрые военные психологи преотлично вправляют парсерам мозги насчет того, как вправлять мозги брату-пилоту вот в таких аховых ситуациях».
Если судить здраво, наличествует только один шанс из ста, что меня обнаружат в Сумеречных Лесах за тысячу кэмэ от места боя. А это означает перспективу пренеприятнейшей робинзонады.
Я поинтересовался у парсера, как понимать окружающее: шагающие деревья, лианы с глазами и порхающие птеродактилями пятиметровые цветки. Парсер сообщил, что биосфера Наотара, в основном, состоит из переходных растительно-животных форм жизни, классификаторно относимых к особому царству флорозоидов.
— Покидать флуггер не рекомендовано, — предостерег парсер. — Уровень выживаемости человека без специального снаряжения в местных лесах составляет двадцать семь процентов на месяц пребывания.
Да, месяц я здесь точно не протяну… Согласно грубой прикидке выходило, что статистика отводит мне только неделю.
Но флуггер оглядеть надо, и просто необходимо размять ноги, а то я с ума сойду в этой душегубке!
Убедившись, что маяк исправно пилит эфир, а пистолет Шандыбина заряжен и покоится в нагрудной кобуре, я полез наружу.
Автохтонных форм жизни я не опасался. До тех пор, пока работают сервоприводы скафандра «Гранит», я представляю собой бронированного монстра, не слишком ловкого, но практически неуязвимого.
Опять-таки, пистолет. Как показала история, для человека самый опасный зверь — другой человек, или иное мыслящее высокоразвитое существо. Еще древние римляне по этому поводу высказывались однозначно: homo homini lupus est!
Правда, эрудированный Коля Самохвальский говорил, что точный смысл поговорки переводом не отражается, и что для римлян соль ее была вполне положительной. Но для нас — их далеких наследников, все именно так: человек человеку — волк, причем в плохом смысле. Самые страшные монстры не умеют стрелять из пушек, а значит, угрозы не представляют. А люди — вполне. Могут и представляют.
С такими мыслями я спустился на жирную черную землю.
Что мы имеем?
«Горынычу» крышка. Аварийной посадки он не пережил.
«И все из-за маленькой хрени! — сокрушался я. — Цена этому дозатору двести терро. А без него вся моя машинерия — хлам. Вот ведь невезуха! Сдох бы он минут через десять, я бы уже болтался на орбите! Там меня нашли бы в сто раз быстрее».
— Человек человеку — волк, — повторил я тупо. — Что же именно Коля говорил о первоначальном смысле поговорки?
И я постановил расспросить Колю Самохвальского, когда вернусь на авианосец. Если вернусь. Если Коля вернулся.
Я вспомнил, при каких обстоятельствах видел его машину крайний раз. Он шел со своим ведущим из эскадрильи И-02 в полукилометре от меня. Как же звали ведущего? Фрайман? Кажется, так.
Когда началась свистопляска, они отстрелялись «Оводами», и тут между нами вклинился одинокий немецкий «Хаген» из группы прикрытия. Пара джипсов вышла в лобовую атаку… Видимо, пыталась прорваться. Прежде чем обоих мерзавцев нашли ракеты, один из них успел влепить в немецкий флуггер фатальную дозу излучения.
«Горынычи» Самохвальского и Фраймана скрыла огромная огненная каракатица — все, что осталось от суперсовременного истребителя. На радаре сплошная засветка, но мои живые глаза видели, что и с той стороны что-то взрывалось. И неслабо взрывалось! Колька, Колька, мы не были друзьями, но потерять тебя вот так… Как это все глупо!
Что там еще было?
Было многое, но сколько я смог заметить и осознать?
Дело было настолько жарким, что глядеть на коллег я просто не успевал. Помню, что слышал позывные Оршева в эфире. Его вызывал Бердник: «Мефодий, Мефодий, не увлекаться, вернуться в строй!» И в ответ: «Здесь Мефодий, вас понял».
То есть Вениамин был жив. По крайней мере когда мы выставляли барраж над разродившейся домной.
А Колька? Сашу Пушкина на его «Лепаже» я засек, а Самохвальского — нет. Ну, дай ему Бог!
«О себе побеспокойся!» — потребовал рассудительный внутренний голос.
И то верно. Горевать о судьбе Николая в данный конкретный момент не стоило. Во-первых, без тела не хоронят. Во-вторых, мое собственное тело находилось в глубокой заднице и рисковало украсить список пропавших без вести.
Я отдавал себе отчет в том, что думаю про всякое постороннее из чистого эскапизма, чтобы как можно дольше дистанцироваться от неприятностей текущего момента.
Итак, что же мне делать?
Для начала прикинуть ресурсы. Энергии в скафандре хватит на двенадцать часов, вдобавок можно прихватить батареи из флуггера. Допустим, это сутки активной ходьбы. Учитывая, что двадцать четыре часа я идти не смогу, то полтора дня я пробуду под защитой весьма надежной скорлупки, и только потом она превратится в полуторацентнеровый якорь.
Пистолет. Куцый набор выживания: аптечка, веревка, нож, компас, сухпай, наручный планшет, фонарь, зажигалка. Даже сигарет нету — все оставил у палубных техников.
Далеко я так уйду? В таких-то джунглях? Однозначно, нет.
Значит, надо что? Надо отставить панику и сидеть в кабине. Здесь по крайней мере работает маяк и есть шанс, что меня услышат и найдут. Кроме того, здесь безопасно и никакие чудеса местной эволюции не сумеют меня схомячить.
А если не услышат?
Через пару дней у меня закончится вода и придется шагать в сторону ближайшего клонского
