глядя на свою госпожу. В ответ Фабия лишь презрительно усмехнулась. Девушки, покинув столовую, все, кроме несчастной Актис, побежали в свои покои. Актис же сразу за дверью задержали два раба и, остановив ее, дрожащую от страха, стали ждать, когда рабыня понадобится госпоже. Вслед за цветочницами вошли одетые в зеленые персидские кафтаны рабы с подносами.
На золотых блюдах пирамидами лежали яйца двенадцати разных птиц. Здесь были маленькие — воробьиные и дроздовые; средние — голубиные и куриные; большие — гусиные и павлиньи. Одно яйцо большое как страусиное, сделано было из сладкого теста и начинкой ему служили омлет с грибами и спаржей с запеченными в нем дроздами, предварительно сваренными в молоке. Когда гости накинулись истреблять яйца, в зал вбежали обнаженные мальчики-виночерпии, и вино вспенилось и зашипело в драгоценных кубках.
— Друзья, — приветствовал собравшихся Леонид, — я рад, что вы почтили меня своим присутствием, и теперь своим аппетитом вы должны доказать свое уважение и любовь ко мне. Гости стали приветствовать Леонида, дружно перебивая друг друга. Заздравные тосты были неистощимы и сотрапезники хозяина дома быстро захмелели и развеселились. Через два часа праздника они до того наелись и напились, что полностью перестали смущаться кого бы то ни было и справляли свои мелкие нужды тут же, не выходя из- за стола. Трое евнухов едва успевали менять тазики, куда желающие могли помочиться или сблевать. Особенно часто делал это толстый Транквилл. Он так потешно работал павлиньим пером у себя в горле, чтобы вызвать рвоту, и так громко пускал прозрачную струю в звенящий таз, обрызгивая при этом лицо евнуха, что пирующиенаблюдавшие за ним, покатывались от хохота.
В этом шуме веселья лишь Фабия оставалась спокойной и невозмутимой. И хоть она пила вино наравне со всеми, хмель словно не действовал на неё. Женщина на протяжении всего этого времени не отводила взгляда от племянника. Ей было немного досадно, что молодой человек столь редко отвечает на её страстные взоры. Валерий действительно был так занят застольем и беседами со своими молодыми друзьями, что почти ни разу не взглянул на Фабию. Матрона лишь один раз поймала на себе взгляд любовника, когда тот, отведав фессалийского барашка, сваренного в яблочном вине и потушенного с оливками и персиками, вытирал засаленные пальцы о кудрявую шевелюру юного виночерпия, чья голова от подобных процедур уже блестела, как грива вспотевшей лошади. Фабия восприняла такое равнодушие, как предательство и вся кипела от негодования. Она стала искать, на ком бы выместить зло, и тут же вспомнила об Актис. Фабия знаком подозвала к себе Рупия — вольноотпущенника и поверенного своего дома и велела позвать палачей и привести для наказания рабыню.
— Друзья мои, — обратилась она к гостям, — и ты, Леонид, нежно любимый мой супруг. Я думаю, что как раз наступило время, чтобы наказать дерзкую и непослушную рабыню за поступок, свидетелями которого вы были сегодня днем в розарии.
Гости, из чьих голов винные пары давно уж прогнали какие-либо мысли о милосердии, дружно завопили, приветствуя такое развлечение.
В кругу молодежи, где сидел и Валерий, пронеслось смущение и тревога. Друзья, из которых никому еще не было и двадцати, разволновались, явно не одобряя такую забаву. Фабия в душе усмехнулась: мальчишки ещё читают своих поэтов и философов и настроены слишком миролюбиво к окружающему миру! Но ничего, жизнь переломает их взгляды и превратит нежные сердца в куски холодного свинца…
Матрона возликовала, когда поймала на себе растерянный взор Валерия. Юноша с удивлением смотрел на неё. Его взгляд как бы говорил: «Да, я знал, что ты сурово наказываешь своих слуг, и это твое право. Но неужели ты сделаешь это сейчас и испортишь мне настроение?» Фабия сделала вид, что ничего не заметила.
Прошло уже много времени, как начался пир, а за Актис все не приходили. Девушка уже стала надеяться, что про нее забыли. Она ловила на себе равнодушные взгляды слуг, сновавших туда-сюда, меняющих блюда с едой и напитки. Где-то на кухне шумел повар, громко раздавая затрещины визжащим поварятам. Два чернокожих палача все время стояли с рабыней, но даже они ни разу не взглянули на нее. Их взгляды были направлены в стену. Огромные мускулы замерли в напряжении, тела не сделали ни одного движения, лишь их ноздри, огромные, как пещеры, раздувались и сопели, ловя воздух. Актис сидела у их ног и молила богов о спасении. Такого ужаса и страха, как сейчас, она не испытывала еще ни разу в жизни. Её кожа, нежная, как лепестки розы, мелко дрожала в предчувствии страшных обжигающих ударов. Прическа буд. то сама собой растрепалась, а платье на груди промокло от слез. Страх и ужас владели маленькой рабыней. Актис готова была сойти с ума. Время словно остановилось. А она, квк зверек, пойманный в сети, вздрагивала от каждого взрыва хохота, раздававшегося в зале, где шел пир. Актис не слыхала последних слов Фабии, но когда после громких криков, в прихожую ворвался Рупий, она поняла, что ее черед быть игрушкой в этом веселье наступил.
Рабыня, внезапно успокоившись, но с бьющимся от волнения сердцем, последовала за вольноотпущенником.
Когда Актис ввели к пирующим, девушку встретили возбужденные взгляды гостей и холодная надменность Фабии. От отчаяния у Актис закружилась голова, но она, взяв себя в руки, громко стала умолять хозяйку пощадить ее и не наказывать столь строго.
— Госпожа, — мягким красивым голосом молила девушка, — ради всех богов, пощадите вашу верную рабыню. Сжальтесь надо мной, 'не наказывайте так жестоко, ведь я только нзо всех сил старалась угодить вам…
— Замолчи, мерзавка! — Фабия словно ничего не слышала. — Я никогда не откладываю своих приказаний. Для тебя это будет хороший урок, и в будущем ты сто раз подумаешь перед тем, чтобы что- нибудь сделать.
Актис с ужасом поняла, что ее старания напрасны. Гости без сочувствия смотрят на рабыню, некоторые уже мысленно раздевают ее.
Палачи-африканцы готовят свои инструменты. Сейчас девушку насильно, перед всеми лишат одежды и, нагую, повесят за руки, или, еще страшнее, за волосы, и жизнь станет с этой минуты тягостной для маленькой Актис.
Рабыня, осмотревшись вокруг себя, увидала красивого юношу. Он с изумлением и каким-то, как показалось Актис, сочувствием смотрел на девушку. Это был Тит Веций Валерий. Правда, Актис этого не знала и, бросившись перед ним на колени, стала умолять дорогого гостя заступиться за нее перед госпожой. Это было последнее средство. Тут может быть только лишь одна попытка…
У римлян испокон веков существовал обычай: когда раб, приговоренный к наказанию, просит защиты у пришедшего к его хозяину гостя, гость пожалеет раба — что случалось совсем не часто, — и хозяин по его просьбе сменит гнев на милость. Иначе он поступить не может. Своим отказом он бросит вызов богам, и те могут отвернуться от нарушившего старый закон, не занесенный в двенадцать таблиц, но тем не менее действующий. Но просить можно было только во' время застолья, только один раз и только одного гостя. И Актис решила восполь зоваться таким правом.
— Господин! — Сквозь слезы обратилась она к Валерию. — Ты так молод, и у тебя такие добрые глаза… Заступись за несчастную невольницу, которой грозит страшное наказание за ничтожную вину… Помоги мне избежать ужасной участи…
При этих словах один из палачей сильно Взмахнул розгой. По залу пронесся громкий свист, рассекающий воздух. Актис, услыхав этот свист, вздрогнула всем телом.
— Господин, — продолжала она, — прошу тебя всеми богами Олимпа, спаси меня, и они продлят тебе жизнь. Боги любят добрых людей…
Валерий с изумлением смотрел на стоявшую перед ним на коленях плачущую рабыню.
Гости и хозяева дома с нетерпением ждали, что он скажет. Юноша задумчиво смотрел на Актис. В зале стояла полная тишина, и лишь слышны были в ней треск горящих светильников и всхлипывания рабыни. Все вокруг: свободные и рабы, дети и взрослые, молодые и старые — ждали, чем это кончится.
. — Дядюшка, — сказал Валерий, — и ты любимая тетушка, — в этом месте Валерий послал Фабии особенно горячий и томный взгляд, — я прошу вас пощадить эту провинившуюся рабыню, которая расстроила вас. Я уверен, что эта девушка раскаялась в своем поступке и впредь не сделает ничего худого в вашем доме. Пусть наш праздник не будет омрачен чьим-то страданием.
Гости встретили эти слова по-разному. Одни приветствовали милосердие молодого человека, другие,
