Мы сидели во дворце спорта в Лужниках неподалеку от площадки. Я занимал Юру вопросами:
— А что должен делать вон тот длинный игрок с палкой?
Юра, увлеченный хоккеем, огрызнулся:
— Не валяй дурака, мешаешь.
— А почему вон тот товарищ толкнул своего друга-соперника? — приставал я.
Старожилы ложи прессы немного косились на меня, но я уже не мог остановиться:
— Послушайте, товарищ, — я встал и показал пальцем на игрока, только что применившего силовой прием, — Как его фамилия?
— Это Фома, — сказал обомлевший Юра.
— Товарищ Фома! Это я вам говорю, — сказал я.
Фома остановился и посмотрел на меня.
— Зачем вы уронили того товарища? — строго спросил я. — Как вам не стыдно? Ему наверное больно! Очень неспортивно так себя вести!
Фома, как завороженный, слушал мою речь. Подъехал судья.
— Что происходит? — спросил он.
— Не знаю, — сказал Фома. — Вон тот чего-то пристал.
— Сядь, псих! — обморочно сказал Юра. — Перед людьми же стыдно.
Ложа прессы смотрела на меня скорбно и брезгливо.
— Ну невозможно же смотреть, как здоровый, цветущий мужчина обижает своего товарища, — сказал я.
— Какого товарища? — зашипел Юрка. — Он же из другой команды!
— О! Это совсем другое дело! Продолжайте, товарищ Фома. Примите мои извинения.
И Фома бросился на половину противника.
Юра вытянул меня из зала и со слезами в голосе сказал:
— Ты совсем уже дошел! Это невиданно! Ты же остановил игру, кретин!
— Ну а так бы она себе шла и шла, — сказал я. — А теперь ты сможешь всем рассказывать, какой урод твой друг. Но посмотри на этого Фому! Он-то почему остановился? Уж, видно, очень начальственный у меня был голос. Когда пойдем на стадион в следующий раз, старик?
«СЛУШАЙ, ПОМОГИ!»
Натан поехал на Олимпиаду в Лейк-Плесид. Фирма, где он работал, послала его сделать фоторепортаж об Олимпийских играх. Натан еще в Москве был спортивным фоторепортером и здесь тоже работал фотомастером.
В советской делегации было много знакомых. Все только удивлялись, что не видели его в самолете и в гостинице. Когда Натан объяснял, что он довольно давно эмигрировал, все скисали и, опустив глаза и бормоча что-то под нос, исчезали. Натан не обижался: ну что ж тут поделаешь? Им не положено.
Однажды на улице к нему подошел здоровенный казах и попросил показать дорогу. Путая казахские, русские и английские слова, он на пальцах пытался объяснить, что заблудился.
— Ну чего там, — сказал Натан, — ты валяй по-русски. Я понимаю.
— Так ты наш! — обрадовался казах. — Что-то я тебя в гостинице не видел.
— А я не в вашей гостинице живу, — сказал Натан. — Я в другой.
— Как в другой? — изумился казах. — Кто ж тебе разрешил? Ты из какой газеты?
— Понимаешь, — сказал Натан, — я здесь живу. Я от американской газеты.
— Да ты что! — сказал казах. — Разве американцы умеют так по-русски...
— Понимаешь, я бывший русский, я сюда навсегда переехал два года назад. Понял? А сюда на машине приехал.
— На машине? На своей машине?
— А ты кто такой?
— А я министр физкультуры Казахстана, — сказал казах. — Вот оказали доверие, включили в состав делегации... Так на машине, говоришь?..
— На машине...
— Хорошая машина?
— Хорошая.
— Не казенная, своя?
— Своя.
Министр физкультуры поглядел на Натана, посверкал узкими своими глазками по сторонам и сказал:
— Слушай, помоги, а?..
Натан похолодел. Он подумал, куда он денет этого здоровенного казаха, если тот вдруг попросит политического убежища? Полиция... Потом надо везти его домой, пока не кончится процедура... Казах будет задавать дурацкие вопросы, на которые надо будет отвечать. И зачем я ему сказал про машину? Он на машину клюнул, сучий сын...
— Слушай, помоги, — сказал казах. — У меня есть коньячок. Армянский. Купи, а? Будь другом, а? Четыре бутылки.
— На черта мне твой коньяк? — с облегчением сказал Натан. — Вон там за углом «Наполеоном» хоть залейся. По пять долларов бутыль.
— А у меня еще и икра есть, — с надеждой сказал казах. — Четыре баночки.
— Почему это у тебя всего по четыре? Четыре-четыре, как счет в хоккее.
— Больше нельзя, — сказал казах. — Больше не положено. Мне же доверие оказали, в состав делегации включили. Не могу же я рисковать.
— Икра черная?
— Красная.
— Почему не черная?
— Черную не завезли. Красную завезли.
— Ну и сколько ты хочешь?
— Тридцать долларов дашь?
— Двадцать.
— А двадцать пять? — жалобно сказал министр.
— Двадцать! — жестко сказал Натан.
Казах открыл портфель и стал совать в руки Натана бутылки и банки.
— В гостинице неудобно, сам понимаешь, замести могут, — сказал он. — А так, выручил ты меня. Не везти же обратно. Джинсы, шминсы, то, се... Так говоришь, своя машина?
— Своя.
— Лучше наших?
— Лучше.
— Лучше..., — задумчиво сказал казах. — Насовсем, значит, переехал. А по березке не скучаешь?
— А ты скучаешь?
— Нет, я не скучаю.
— И я не скучаю.
— Ну бывай. Выпей за наше здоровье, чтоб мы пропали! — сказал казах и печально побрел прочь.
А икра оказалась тухлой.
Зато коньяк был хороший. Я его пил у Натана.
За здоровье того физкультурного казаха.
