И Люся поплыла обратно. Вышла этакой русалкой нездешней, взяла полотенце и побежала к дружку своему, как была, бесстыдно голая, вытираясь на ходу. Обняла его, поцеловала – жарко, жарко поцеловала!!! – и юркнула в палатку:
– Иди сюда.
– Иду.
Он сел на траву возле входа, снял сапоги, куртку, майку и полез следом. Я чуть не взвыл.
Пока они занимались походной любовью, я сходил за едой в шалаш, открыл еще тушенки, съел. Хотелось пить, но я пока держался. Вообще-то позиция у меня была довольно удобная, ничто не загораживало вида, и если бы они захотели плыть дальше, я бы сразу это заметил. Но пока ничего не говорило о таком намерении, им было хорошо и так. Еще бы.
Ночью, когда они наконец угомонились, спели все свои мудацкие песни, исчезли в палатке и затихли, я отправился за огнем. Разделся, взял полотенце, поплыл, держа его над головой, приплыл и крадучись подошел к затухающему костру. Головешек не было – одни угли. Пришлось плыть обратно, брать порожнюю банку из-под тушенки, возвращаться к костру и собирать угли в нее. Удалось. Тихо было на удивление, так тихо, как обычно бывает перед дождем. И дождь пошел, едва я раздул костер. Я сидел, ссутулившись, мокрый до нитки, ждал, пока вскипит вода в котелке. Заварил чай и наконец напился вволю. Это была единственная приятность за целые сутки.
Как я не заболел, ума не приложу! Однако не заболел. Наутро дождь перестал, и мне даже удалось вздремнуть. Очнулся от болезненной дремы только к полудню, и вовремя – они собирались. То есть уже собрались: байдарка покачивалась подле берега, вещи были в нее сложены, Люся сидела на берегу и плела венок из первых летних цветов, а ее полюбовник забрасывал землей костер. Вот и отчалили, погребли медленно вниз.
И я следом. Пройдут три-четыре часа, не больше, потом остановятся, подсчитал я. Надо же было разбить еще лагерь на новом месте, костер запалить, ужин сварить… Их три-четыре часа грозили обернуться моими шестью-семью. Но я шел. Судя по карте, никаких селений дальше вплоть до озер не было. Если они остановятся где-нибудь в устье – это хорошо. А если на озерах? Тогда я их наверняка потеряю.
Торопиться не было смысла, будь что будет. Так я дошел по левому берегу часам к шести вечера почти до устья. Если верить карте, хотя советским картам верить было нельзя, где-то слева километрах в полутора от берега располагалось село Мокрое. И точно, слева за обширным полем вдалеке я увидел длиннющий ряд домов. И колокольню. Меня осенило: а что, если у них кончился, скажем, хлеб или соль и они решили восполнить запасы? Тогда кто-то, непременно Люся, должна бы ожидать где-то здесь, на реке, пока ее хахаль ходит в магазин.
Но все оказалось сложнее, хотя мне и повезло: в прибрежном ивняке – я заметил это совершенно случайно – что-то топорщилось. Раздвинул кусты и увидел байдарку, наскоро прикрытую ветвями. Тут же и рюкзаки. Сомнений не было: полюбовничек не решился оставлять ее одну и они отправились в село вдвоем.
Я вытянул байдарку из укрытия, спустил ее на воду, уложил в нее Люсин рюкзак, свой и отъехал в заросли тростника неподалеку, так чтобы с берега меня видно не было. Потом вышел и спрятался в кустах. Они уже возвращались по полю, я отчетливо видел две фигурки, взявшиеся за руки. Сердце забилось. Я не знал, что предприму, когда они обнаружат пропажу байдарки, и решил действовать экспромтом.
Вот они подошли. Крик удивления. Потом ее причитания:
– Я так и знала! Не надо было оставлять, не надо было…
– Пойми ты, еще хуже было оставить здесь тебя! – отвечал он. – Я пойду искать. Следы свежие, это было недавно.
– Куда ты пойдешь? А я?
– А вдруг кто-то пошутил… Видишь, мой рюкзак почему-то здесь, а твоего нет…
– Не ходи, черт с ним, с рюкзаком, пойдем в село, в милицию…
– Какая милиция!.. Нет, погоди, я поищу, потом пойдем.
И он пошел, внимательно разглядывая заросли. Он прошел в трех метрах от меня, но я сидел тихо, почти лежал в крапиве, а следов моих в траве он не различил. Потом вернулся и пошел в другую сторону. Я честно стал считать до пятисот почему-то. Сосчитав, выбрался из укрытия, нашел байдарку, тихо, стоя по колено в воде, подвел ее к берегу, а сам забрался обратно в заросли и стал наблюдать. Люся сначала сидела на берегу, потом встала, начала нервно ходить туда-сюда. Спустилась к реке – и увидела байдарку. Слава богу, не закричала, а внимательно ее осмотрела, оглянулась по сторонам. Опять осмотрела, потом осторожно села в лодку…
Она, верно, хотела отплыть на середину реки, чтобы оказаться в относительной безопасности, но тут-то и возник я. Люся даже испугаться не успела – узнала сразу. Я перевалился в лодку, схватил весло и что есть силы погреб прочь, прочь.
– Что ты делаешь?! Миша, что ты делаешь?! – полуобморочным шепотом спрашивала Люся.
Можно было не отвечать.
Так уж удачно сложилось: сразу за местом похищения Люси начались плавни – густые заросли тростника, между которыми светлели узкие полоски воды. Я инстинктивно выбирал ту, где течение было сильнее. Берегов вообще не было видно – сплошь стена тростника. Никуда теперь моя Люся не денется. Моя!
С полчаса мы плыли молча. Я не оборачивался, только слышал, как она курит одну сигарету за другой. Потом рассмеялась.
– Ты чего? – спросил я.
– А ты оказался еще безумнее, чем я думала.
– Ну уж и скажешь!
– Хорошо, что деньги у Паши остались… – задумчиво сказала она.
– Доберется как-нибудь, – ответил я. – Не надо было бросать тебя одну.
– Вот уж не думала, что ты окажешься таким…
– Каким же?
– Первобытным!..
Мне услышалось в ее словах восхищение.
Проплутав по плавням, мы наконец вышли в озеро.
Странное озеро, оно казалось совершенно круглым и очень мелким, почти сплошь покрытым растительностью, а вдали, метрах в ста от берега, посреди воды паслось стадо коров! Здесь меня ждало еще одно испытание. И тоже вполне первобытное. Мы плыли курсом на стадо, плыли молча, я не оборачивался, боялся. Вдруг сзади послышался слабый всплеск. Я обернулся.
– Часы уронила. Любимые.
Еще бы не любимые! – воскликнул я мысленно. – Какой-то богатый любовник привез из-за границы, я их помню, золотые такие, изящные…
– Тут, наверное, мелко, – сказала она.
Веслом я проверил глубину – больше метра, мне по грудь. Спрыгнул в воду. Как был, в одежде.
Это было уморительное зрелище: я с головой нырял в темную воду, копошился в илистой жиже, извлекал на свет корни, траву, грязь, гнилушки… Люся сидела как бы безучастно, но когда я вынырнул в очередной раз, она была уже метрах в десяти от меня, гребла к тому берегу. Плыть следом? Остаться?
Я остался. Нырнул еще пару десятков раз и нашел. Часы слабо блеснули на солнце. Приложил их к уху – тикают. Пошел к берегу. Минут за сорок добрел. Люся ждала меня у костра.
– Палатку ставить умеешь? – спросила.
– Попробую, не бином Ньютона.
– Только не вздумай ко мне приставать ночью.
– Не буду.
Она пришла сама, а через месяц мы поженились.
В Калифорнии у нее появился этот то ли голландец, то ли бельгиец, я поначалу не понял. Домой она возвращалась поздно, а порой и вовсе не приезжала, врала, что ездила с подругами на уик-энд то в Сан-Франциско, то даже летала в Нью-Орлеан «джаз послушать». Мы как бы поменялись
