вскричал:
— Добрый и милосердный государь! Спаем меня, я невинен.
— Очень рад буду твоей невиновности, боярин. Брат Петр не осудить тебя но рассмотрев основательно дела. Ступай же с Богом за полковником Сергеевым.
— Милость и правосудие царя Петра Алексеевича неизреченны. Пользуясь высочайшею его доверенностью, я осмеливаюсь его именем обещать тебе, боярин, пощаду, если ты без утайки сейчас откроешь твоих главных сообщников; так, например некоего монаха Иову, — сказал Сергеев.
Гриша, бывший доселе немым зрителем, вздрогнул и побледнел при этих словах. Щегловитый, хватаясь, как утопающий за соломинку, за последнее средство к своему спасению, указал на Гришу, проговорив:
Вот племянник того мнимого монаха, которого вы ищите, а где теперь сам дядя, я не знаю.
— А точно ли ты, боярин, не знаешь куда скрылся монах? Подумай, хорошенько, быть может и вспомнишь. Своя голова всегда дороже чужой, — сказал Сергеев.
— Видит Бог, боярин, не знаю. Он сегодня ночью бежал.
— Вот что? А в каком месте он бежал от тебя? — спросил Сергеев.
Яростный взгляд Софии остановил Щегловитого, который последними своими словами уже ясно доказывал свою виновность, а потому он спохватившись сказал:
— Я с ним не был и не видал его в прошлую ночь.
— Позвольте мне, ваше величество, отправиться к государю брату вашему и донести, сколько он исполнением воли своей обязан снисхождению и твердому содействию вашего царского величества, — сказал Сергеев, низко кланяясь царю Иоанну, а потом, обратись к Щегловитому, сказал — Время ехать, боярин. Пожалуй за мною и ты молодец, — прибавил он, обратись в Грише. Ты же, боярин Голицын, будь готов явиться в его царскому величеству по первому зову.
— Не только на суд царя, но на суд Божий готов я всегда явиться, — твердым голосом отвечал Голицын.
— Сергеев, поклонясь царю Иоанну и царевне Софии вышел. У ворот дворца стоял конвой, под которым и отправился Сергеев в Троицкую лавру с двумя пленниками.
По выходе Сергеева царь Иоанн сел в кресло и задумался. Потом обратись к Софии сказал:
— Худо, сестра, худо! Зашли-ка поскорее кого-нибудь к брату Петру, чтобы с ним помириться, а я с своей стороны буду просить его за тебя.
С этими словами Иоанн ушел на свою половину.
Часть вторая
Глава I
Щегловитый на допросе, который производил князь Троеруков, во всем повинился и указал на своих сообщников, в числе коих была и царевна София. Он был приговорен к смертной казни, а София отправлена в Новодевичий монастырь. Что же касается до монаха Ионы, то о нем Щегловитый сообщил, что он был вовсе не монах, а какой-то разбойник и вероятно из запорожцев; причем объявил, что изловить Иону вернее всегда можно на Литовской границе. куда он приказывал немедленно отправиться своему племяннику и обещал там с ним повидаться.
Когда Троеруков по повелению царя Петра отправился в село Воздвиженское, где была София, ожидавшая ответа от патриарха, посланного ею в Троицкую лавру искать примирения с братом Петром, для того, чтобы он собственноручно отправил царевну в монастырь, царь Петр вспомнил о Грише и приказал позвать его на допрос.
Гриша вошел в залу, мрачно но спокойно окинул он взором собрание, помолился на образа и поклонился на все стороны. С минуту смотрел на него царь Петр, как бы припоминая где он его видел. Наконец он вспомнил и сказал:
— Мы с тобою, приятель, старые знакомые. Узнаешь ли ты меня?
— Если царь мог узнать своего раба, то мог ли я не узнать милосердного моего государя? — отвечал Гриша, кланяясь в пояс.
— А куда я отправил тебя после последнего нашего свидания? — спросил царь.
— Мой полк пошел на Литовскую границу, где и теперь стоит.
— Как же ты смел бежать оттуда? Знаешь ли ты, что присуждают за это законы?
— Вероятно смерть; но мы явились сюда по письменному приказу нашего начальника боярина Щегловитого.
— Знали ль, вы зачем вас вели сюда?
— На защиту царевны правительницы, угнетенных товарищей и православной веры.
Гневно вспыхнуло лице царя Петра, он топнул ногою и начал быстро ходить по комнате. Этою минутою воспользовался князь Трубецкой, давно узнавший избавителя своей дочери, чтобы подойти к Грише.
Узнаешь ли ты меня, Григорий, спросил он тихо боясь прервать размышления царя Петра.
— Радостно прихлынула к лицу Гриши кровь при виде отца спасенной им, обожаемой Марии и он отвечал:
— Я бы должен был удивляться, что ты, князь, меня узнал.
Петр слышал этот короткий разговор и, с выражением некоторого удивления, смотрел на разговаривавших, потом, обратись к Трубецкому спросил:
— Таким образом ты, князь, знакомь с этим малым?
— Это тот самый юноша, который спас жену мою и дочь, когда на меня напали разбойники на большой дороге около Вязьмы. Я об этом докладывал тебе, государь, по возвращении своем в Москву.
— Какая же это была разбойничья шайка и как ты попал в нее, Григорий? — строго спросил государь.
— Это был наш отряд переодетых стрельцов, ехавших в Москву с полковником Соковниным и моим дядей.
— Куда же девался Соковнин?
— Чтобы спасти меня, князя и его семейство от неистовства Соковнина, дядя мой убил его:
— Истинные разбойники! Им ничего не значит убить своего товарища за малейшую безделицу, — сказал царь Петр, нахмурив брови.
— В этом случае, государь, я и сам поступил бы точно также. Без помощи этого юноши и монаха, мне не увидать бы больше твоих ясных царских очей, — сказал князь Трубецкой.
— В этом малом я еще предполагаю искру добра, но в его дяде ни на копейку. Где он теперь, Григорий? — спросил Петр.
— Верно так далеко, сколько в двое суток может уехать человек, убегающий от смерти. Могу ли я сказать где именно, если он каждую минуту удаляется от Москвы?
— Но ведь он тебе велел… — тут царь вспомнил совет Троерукова скрывать от Григория слова Щегловитого, в, замявшись в речи, продолжал… — всем оставаться в Москве.
— Нет, государь, велел немедленно бежать к своему полку, где надеялся увидеться со мною.
Внимательно посмотрел Петр на спокойное лицо Гриши и, покачал головою сказал:
— Довольно откровенно! Почему же ты остался в Москве?
— Царевна дала мне поручение к его величеству твоему брату. Когда же я вернулся в покои царевны, то князь Троеруков был уже там и я не смел уйти.
— За что тебя царевна и Щегловитый наградили повышением в пятисотенные в ту самую ночь, когда
