Элемент крови

по годам, идеи так и брызжут фонтаном – чего стоит только гениальная находка по поводу Книги! Очень жаль, что, когда все начнет близиться к концу, его придется устранить. Устранить…

Человека в черном передернуло от этого ледяного слова. Он согласен – так поступать плохо, но иного выбора не остается – парень носится со своей идеей, как курица с яйцом. Конечно, мальчик поклялся, что придержит язык, чтобы потом предстать перед НИМ триумфатором и спасителем, сделавшим то, что до него многие не могли добиться тысячи лет. Проблема в том, что парень слишком молод, – его так и распирает, весь светится от радости. Еще немного – и не утерпит, поделится сокровенной новостью с кем-нибудь. А этого допустить никак нельзя.

Честное слово, он привязался к мальчику и любит его как сына – но в истории уже неоднократно бывали случаи, что отцам приходилось жертвовать горячо любимыми сыновьями. А в условиях, когда все поставлено на карту, приходится идти на большие жертвы.

Он снова прислушался, но звуки в соседней комнате замолкли. Итак, курьер уже найден, а у него осталось прилично времени, чтобы приготовить эликсир, – пора спускаться в погреб. Щелкнув выключателем бронзовой лампы, человек всмотрелся в лежащий на столе лист, где старомодным почерком с завитушками были написаны семь фамилий. Самая первая, из шести букв, была жирно зачеркнута красным карандашом.

Глава девятая Красный квартал (10 часов 24 минуты)

Расписавшись кровью в вахтенном журнале, они долго шли по серому цементному коридору в «комнату свиданий». Малинин тоскливо смотрел на тусклые лампочки, горевшие через одну на дочерна засиженном мухами потолке, и задумчиво чесал затылок.

– Ляксей Григорьич, а за каким хреном мы вообще сюда ехали?

– Видишь ли, братец… Ван Ли и Краузе проверяют приют для престарелых евреев, где Гитлер последние шестьдесят лет выпекал кошерную мацу, но там такой народ… Где им силы взять, чтобы в окно ночью по лестнице влезть, они со ступеньки на ступеньку еле ползают. А тут сидят людишки, у которых на Земле был ба-а-альшой праздник, когда Адольф Алоизович в ящик сыграл. Вот с одним из них я и хочу потолковать.

На другом конце коридора послышалось цоканье каблуков и отлично различимая ругань с кавказским акцентом. Ноздри Калашникова уловили запах крепкого табачного дыма.

– Вах, слушай! Ты руки убери, да? Что я, без тебя не дойду, генацвале? Ты зачем меня за рукав хватаешь, да? Мент позорный, мамой клянусь – я тебя зарежу!

Дверь открылась, и охрана втолкнула в комнату старика в арестантской робе с блестящими золотыми погонами. Роба была одета на голое тело, на безволосой груди виднелись синие татуировки. В правой руке гостя дымилась закопченная трубка.

– Здравствуйте, товарищ Иосиф Виссарионович…– медовым голосом произнес Калашников. – Счастливы видеть вас, батюшка, в добром здравии.

– Тамбовский волк тебе товарищ, – произнес Сталин и сквозь выбитый зуб сплюнул на пол. – Я из-за тебя на бабки попал – сидели с пацанами, в буру шарились… мне такой фарт шел, как у мамы в брюхе, а тут твои шакалы подбежали. Всю малину обломал…

Сталин мотал срок уже полсотни лет, вследствие чего почти полностью перешел на уголовный жаргон в общении – других слов он здесь не слышал. Генералиссимус сидел в типовом лагере, устроенном по типу тех, что были в Казахстане, без выходных работая на каменоломне и каждый день получая на обед стандартную баланду из брюквы. На выбор подобного наказания повлияло вовсе не то, что Сталин прославился созданием обширной сети подобных лагерей: Шефу не понравилось, что Иосиф в юношестве учился в духовной семинарии. Впрочем, отсидка продолжалась только с шести утра до десяти вечера – ночевать вождя народов отпускали домой, в заплеванную пятисотэтажку «Красного квартала» – трущобного района, куда селили большинство бывших коммунистических руководителей.

Ежедневно по дороге на работу генералиссимуса словно случайно сталкивали с Берией, и каждый раз эта встреча заканчивалась дракой и отборным матом на грузинском языке. Впрочем, Берии досталось еще хуже – он работал барменом в главном стриптиз-клубе города, где прелестные официантки подавали напитки совершенно голыми. Каждый вечер в этом аморальном заведении, однако, стоил Лаврентию Павловичу ужасных мучений по той просто причине, что его сделали импотентом…

Сталин насмешливо дохнул Алексею в лицо табачным перегаром – непонятно, как он умудрялся доставать этот сорт, но курил вождь народов, как всегда, «Герцеговину Флор». Калашников закашлялся. Сталин, не глядя на него, присел на шаткий пластмассовый стул.

– Что тебе надо? Не тяни кота за яйца, говори быстрее, – выбил он трубку об сапог.

Не изменяя и этой привычке, вождь народов носил обувь из мягкой кавказской кожи.

– Постараюсь как можно быстрее, – кивнул Калашников. – В общем, если совсем вкратце: прошлой ночью в своей квартире неизвестным был убит Адольф Гитлер.

Теперь закашлялся уже Сталин – выпавшая из руки трубка ударилась о цемент пола. Тем не менее, генералиссимус не упал со стула, на что втайне надеялся Калашников. Ему почти удалось сохранить спокойствие – лишь черты рябого лица странно заострились.

– Генацвале, сегодня не первое апреля, – равнодушно ответил он. – И как его можно убить? В этом поганом месте даже надоевшего комара не прихлопнешь – оживает через минуту.

– Ему влили в рот вещество, по концентрации раз в тысячу сильнее серной кислоты, – охотно пояснил Калашников. – Сгорел за пару секунд, только и осталось, что пепла с половину чайной ложки. Хотелось бы пообщаться с вами на тему, как вы провели ту самую ночь, когда фюрера измельчили в мелкую труху. Известно, что вы с Адольфом Алоизовичем и тут недолюбливали друг друга – за полвека ни разу не поздоровались.

Генералиссимус насмешливо покривил щербатый рот со знаменитыми усами.

– У меня есть свидетели. Мы всю ночь с Аль Капоне в «блэк джэк» резались на его шляпу – спроси кого хочешь… начальничек. Тебя наши отношения с Адольфом не касаются. Я много каких уродов не люблю, но будь у меня возможность кого сжечь, начал бы явно не с него. Получи я такую хрень – так первым делом на Хрущеве бы испытал. Дурак ты.

Алексей флегматично пожал плечами, изучая мигающую лампочку на потолке.

– Свидетели ничего не доказывают. Учитывая ваши связи и авторитет в уголовном мире, вы могли это кому-нибудь заказать, – Калашников выдержал эффектную паузу. – Но подойдем к вопросу с точки зрения психологии. Вас абсолютно не удивил рассказ о веществе, способном в мгновение ока уничтожить гражданина города… Как будто для вас появление такой жидкости – обыденная вещь. Вы что-нибудь о ней знаете?

Веки Сталина чуть-чуть дернулись, но взгляд при этом не изменился. Он замолчал, глядя куда-то в пространство и беззвучно шевеля губами. Потом закрыл глаза. Калашников терпеливо ждал. Тишина длилась минут десять – у сотрудников Учреждения появилась мысль, что вождь народов заснул, когда тот неожиданно поднялся на ноги.

– Я уже сказал тебе, кацо – ты дурак, – устало пробурчал Сталин, не глядя на Калашникова. – Мне с кентами отыграться надо срочно, а я с вами пустой базар мусолю. Ничего не знаю. А знал бы – так и не сказал, по природе вас, мусоров, ненавижу.

Корявыми сморщенными пальцами он бесцельно вертел опустевшую трубку.

Малинин сделал шаг вперед, деловито засучивая рукав мундира, однако Алексей остановил его взмахом руки. Подождав секунду, он наклонился к Сталину.

– Мы повстречаемся еще раз завтра – может быть, тогда станете поразговорчивее, – прошипел он, и Сталин, с облегчением поняв, что беседа закончена, привычным жестом завел руки назад. – Но отыграться у вас не получится, ибо на зону не отпустим – проведете чудную ночь в «одиночке». Это для вашей же безопасности, – повторил эффектную паузу Калашников и добавил: – Убийца, если его мотивом была месть,