— А билет у тебя есть?
Я немножко растерялся и ответил:
— Есть, только он у жены. Она здесь, внизу…
— Слышь, одолжи мне твой билет. Надо помочь ребятам.
— Ты спроси у моей жены, — отвечал я, обращаясь к нему на ты, так же, как и он ко мне. Тут не до церемоний.
Он нагнулся и стал просить у моей жены одолжить ему билет. Я слышал, как жена осведомлялась, на что ему нужен билет, как это можно билет «одолжить», но объяснений моего соседа разобрать толком не мог, так как он совершенно свесился с полки, а в вагоне было шумно. Но я заметил, что моя жена билет ему дала. Тогда он соскочил вниз, пробрался к окошку и открыв его крикнул:
— Иван, давай сюда скорей!
И протянул в окошко руку с нашим драгоценным билетом. Минуты через две таинственный Иван был уже в вагоне. Тогда они оба начали призывать кого-то через окно и еще раз передали наш билет. Эта операция была повторена несколько раз, так, что в течение десяти минут в наш вагон вошло человек пять безбилетных.
Это меня успокоило: приятно было сознавать, что я — не единственный «заяц». Когда вся компания вошла в вагон, билет был возвращен моей жене с благодарностью. Организатор этой посадки опять забрался ко мне наверх. Угнездившись на верхотурьи, он повернулся ко мне и заговорил:
— Далеко едешь?
— В Ейск. А ты?
— Да я не так-то уж и далеко… А пешком тоже не дойдешь.
Куда он ехал, я так и не узнал. А впрочем — на что мне это знать?
— Курить будешь? — спросил он меня после некоторого молчания.
— Можно будет закурить, — ответил я, ощупью принимая от него кисет с табаком и кусок газетной бумаги.
Я оторвал себе кусочек и принялся крутить цыгарку. Практики в этом деле у меня было мало, а в темноте было еще труднее орудовать с махоркой и газетной бумагой. Когда я зажег спичку, чтобы зажечь свою безобразную самокрутку, я увидел, что у моего соседа блестели на груди несколько медалей. Он был еще довольно молод. Мы прикурили.
— С какого года будешь? — снова заговорил он.
— С двадцать третьего. А ты наверняка мало что старше меня…
— Ага, не на много. Ты что — уже демобилизованный?
— Нет, вообще не служил.
— Счастливец ты, — заметил он, и замолчал, как будто задумавшись.
Мне такие разговоры были крайне неприятны. Мне неохота была, да и надоело объяснять каждому встречному-поперечному, кто я такой и откуда взялся. Чаще всего я в таких случаях придумывал что-нибудь несложное.
— А я, — продолжал мой спутник, — освобожден после ранения, да… Вот, вернулся домой, а что тут делается — того и сам черт не разберет. Чуть свою шкуру не оставил на фронте, ну, и вот, стало быть — благодарность. Правительство! — он длинно и замысловато выругался. Потом немного помолчав, тяжело вздохнул и продолжал:
— Пенсию дают такую, что свободно можно сдохнуть. Да еще говорят: молчи, заткнись… Это — как понимать? «Заткнись»… Только ихнего и разговору.
Он еще раз крепко выругался, заплевал окурок и сунул его в вентилятор.
Я все молчал. Мне нечего было ему отвечать и я не хотел вмешиваться в такого рода разговор, ибо давно уже понял, что здесь надо уметь держать язык за зубами.
Посидев еще немного, демобилизованный солдат стал понемногу отодвигаться в самый конец полки, а отодвинувшись, сказал:
— Растягивайся, брат, спи. Тебе ехать целую ночь, а я скоро вылажу.
Я последовал совету парня. Поезд все еще стоял. Сердце у меня шибко билось. Что, если до отхода поезда будет проверка билетов? Тогда — скверно…
Тут в вагон втиснулась проводница и, стараясь перекричать общий шум, осведомилась, все ли провожающие вышли. Несколько голосов крикнули, что все и что вообще провожающих вовсе не было. Проводницу такой ответ не удивил, в средину вагона она не дошла, а тусклый свет ее фонаря освещал небольшое пространство.
Вскоре послышался свисток, поезд тронулся и я перекрестился, благо никто не видел. За время пребывания на советской земле я не помню, чтобы кто-нибудь осенял себя крестным знамением.
Я не заметил, как уснул под мерное сотрясение моей полки. Когда я проснулся, было уже довольно светло. Свесив голову вниз, я заметил, что вторая полка уже опущена, и моя жена с ребенком сидит в уголку. Она поднялась и тихонько сказала мне, что я могу сойти сверху и что теперь опасаться нечего, так как проводница, конечно, не в состоянии вспомнить всех, кто в Краснодаре сел в вагон. Я спрыгнул и, так как поезд подходил к какой-то станции, начал пробираться к выходу, не забыв положить в карман наш единственный билет. На вокзальном базарчике я купил пару пирожков и возвратился в вагон. Завтракая, я рассматривал пассажиров. Это были главным образом колхозники, которые везли с собой мешки со своим деревенским товаром, чтобы продать его в городе на рынке. Выглядели крестьяне так же бедно, как и все, которых мне до сих пор довелось встретить в России.
Наша поездка подходила к концу. Уже ярко светило солнце. Вся природа выглядела так мирно, что если бы не убогие фигуры пассажиров, то можно было бы подумать, что все люди живут хорошо и счастливо. Безпредельные поля, сливающиеся на далеком горизонте с краем неба в легкой лиловатой дымке, простирались по обе стороны поезда.
В вагон вошла проводница и громко возвестила:
— Граждане, приготовьте билеты на проверку!
У меня перехватило дыхание. По французским порядкам за проезд без билета полагался большой штраф. Как же будет здесь? Жена, побледневшая, взглянула на меня и тихонько спросила, как я собираюсь поступить. Я ей ответил, что скажу все так, как было на самом деле, и пусть будет что будет.
В вагон вошел контролер. Я заметил, что билеты были у каждого. Те, которые в Краснодаре сели без билета, уже давно вышли на промежуточных станциях. Стало быть, я все-таки — единственный «заяц», и это очень неприятно.
Вот уже контролер в нашем отделении. Сидящие напротив нас женщины протягивают свои билеты, контролер проверяет и возвращает их. Очередь за нами. Жена подает свой билет. Молча, контролер проверяет его и отдает обратно. Его рука протягивается ко мне. Что я могу сделать? Контролер прерывает свое молчание:
— Товарищ, ваш билет!
— У меня его нет.
Голос мой прозвучал совершенно спокойно, чего я никак не ожидал.
— Проводница! — воскликнул контролер. — Что это за безобразие? У вас безбилетные, а вы об этом и не знаете!
Прибежала проводница, вся красная. Она стала оправдываться — видно было, что она страшно перепугалась.
— Она и не может знать, — вмешался я. Вчера на посадке была не она, а другая проводница.
— На какой посадке? — спросил меня контролер, грозно выпучив глаза.
— В Краснодаре. Видите ли, я попросился войти в вагон, чтобы попрощаться с женой, и проводница — не эта, а другая — меня впустила. Я остался в вагоне, так как мне во что бы то ни стало нужно в Ейск, — видите, со мной жена и ребенок, — а билет я достал только один. Вот и все. А эта проводница не причем.
Контролер ни разу не перебил моего объяснения. По его лицу было видно, что моя откровенность его поразила.
— Вы, значит, признаетесь, что от самого Краснодара едете без билета?
— Да.
