— Так товарищ инспектор… в порядочке. Достали машину. Можете нас проверять.
— А сколько вас человек? — осведомился инспектор.
— Восьмеро.
— Еще одного в свою группу примете?
— А почему нет? Заплатит шоферу, так и его примем.
Инспектор спросил меня, могу ли я уплатить за пользование машиной. Оказалось, что требуется двадцать рублей.
— Это недорого, — сказал мне паренек. — Есть такие шакалы, что дерут за пробу и по пятьдесят дубов!
Машина, на которой мне предстояло сдавать экзамен, была того типа, который в Советском Союзе называют «полуторками». Инспектор посадил меня первого за руль, сам сел рядом, а остальные экзаменуемые разместились в кузове.
Мне никогда не доводилось ездить на советских машинах этого типа. В ней не было никаких, привычных мне, европейских удобств. Она была грубо построена. Инспектор показал мне, где что, и мы поехали. Скорости я перевел без шума. Инспектор следил за всеми моими движениями. Я проехал приблизительно около пятисот метров. Инспектор приказал остановиться. Я выполнил приказание. Инспектор велел развернуться в обратную сторону. Я немного осмотрелся и довольно ловко развернулся.
Этим окончились практические испытания; Осталось сдать теорию. Прощаясь с инспектором, я сунул ему десятку, которую он принял очень ловко и ничего не сказал.
Но мне предстоял еще теоретический экзамен, и готовиться к нему я отправился назад в Ейск. На это мне было дано две недели.
Опять мытарства
За время моего отсутствия жену вызывали в госбезопасность. До сих пор ей приходилось являться по вызовам только в милицию. Пробыть там ей пришлось шесть часов, из которых пять с половиной были потрачены на ожидание. А допрос был такой:
— Знаете ли вы родителей своего мужа?
— Кого вы знаете из русских эмигрантов — старых и новых — не желающих возвращаться на родину?
— Что делали вы и ваш муж в Германии?
— Почему ваш муж так хорошо знает русский язык?
— В каких партиях состоял или состоит ваш муж?
— Какие у него связи с французским посольством в Москве и что он им туда пишет?
На последний вопрос моя жена ответила, что я пишу по французски и что ей этот язык непонятен. На все остальные вопросы она отвечала только то, что было ей известно. Насчет русских эмигрантов и относительно партий она, конечно, даже если бы и хотела, то не могла бы ничего ответить по незнанию. Так же, как и мне, чиновники госбезопасности ей не поверили. Отпуская ее, у нее отобрали документы и сказали, что она может их получить обратно, после того, как хорошенько подумает о заданных ей вопросах и придет сказать правду. Ей напомнили, что с ней может произойти тоже самое, что произошло с Валей.
Жена была в страшном волнении, и хоть я старался ее успокоить, но сам не верил собственным словам. Конечно, ее могли в любую минуту схватить и увезти Бог знает куда, да и меня самого легко могла постигнуть та же участь…
Я решил еще раз написать в посольство и постараться дать понять, в каком я был положении. Я не мог писать откровенно, так как мои письма, несомненно, вскрывались энкаведистами. Поэтому я написал в посольство, прося взять меня на работу. Я объяснил в письме, что я шофер по профессии, что свободно говорю по русски и что согласен на любую работу, лишь бы уехать из Ейска.
Директор базы, когда я сообщил ему, что должен подучиться теоретически, сказал, что может дать мне отпуск без оплаты. Это означало, что я лишаюсь права на получение пайка в течение отпускного времени. Но выбора у меня не было, и я согласился. Я нашел одного парня, который готовился, как и я, к экзамену, и мы принялись готовиться вместе.
В семье начались нелады. Все чаще и чаще Василий Васильевич приходил с работы поздно и нетрезвый. Он нападал на мою жену, называя ее изменницей и продажной шкурой. Меня он пока не задевал, и я ни разу не слышал от него резкого слова. Меня удивляло, что мать никогда не пыталась встать на защиту дочери.
Ради сохранения мира нам пришлось переехать на другую квартиру по соседству. Но тесть по прежнему при каждом случае бранил мою жену и упрекал ее в измене родине. Поэтому на экзамен я ехал с тяжелым сердцем. А там ожидала меня новая беда. Я получил хорошие отметки по теории, но беда в том, что меня потянули проходить так называемую «стажорку». Я возражал, и больших трудов стоило мне уладить кое-как это дело. Словом, я получил шоферские права, правда, третьего класса.
Дома меня ожидала телеграмма из Москвы. Мне выходило место в посольстве, и я должен был немедленно приехать. А кроме телеграммы, было извещение из госбезопасности: немедленно придти. На работе меня вызвали к директору.
Ожидая, пока он меня примет, я первый раз в жизни видел работу советской бухгалтерии. Бухгалтеры, естественно, говорят о цифрах. Но — о каких цифрах? Во Франции счетные работники говорят по службе о цифрах прибыли, о расходах, о заработной плате и т. п. А здесь человек двенадцать конторских служащих, сидя за работой, обменивались замечаниями и справками о том, какая колонна выполнила или не выполнила свой план, кто из шоферов и автослесарей отработал, переработал или недоработал, кто сколько израсходовал бензина, перевез грузов, сколько с кого придется высчитать.
Проценты и доли процентов, показалось мне, так и летали в воздухе над конторскими столами.
Директор сообщил мне, что я уволен с работы и должен передать свою машину другому. Работать в мастерской мне тоже нельзя, потому что я там не нужен.
— Для вас работы нет и пока не предвидится, — сказал мне директор. Мне показалось, что в голосе директора звучало удовлетворение.
Узнав, что я лишился работы, моя теща перестала со мною разговаривать.
Тесть мой все больше пил и буянил.
В госбезопасности удивились, что я пришел на этот раз днем. Когда я ответил, что уволен по сокращению штатов, энкаведист (меня принял какой-то еще неизвестный мне) выразил недоумение. Пожалуй, к моему увольнению с базы госбезопасность отношения не имела… Но я сразу понял, что этот чиновник в курсе всех моих дел, — он разговаривал со мною, выказывая отличную осведомленность в них.
Начав, как это у них водится, разговор о пустяках, он вдруг спросил, что я собираюсь ответить на телеграмму из Москвы.
— Ну, что бы вы сделали на моем месте? Наверно, обрадовались бы такой удаче.
— Спрашиваю я вас, а не вы меня, — сказал энкаведист грубо.
— Я собираюсь как можно скорее покинуть Ейск и переехать в Москву.
— Думаете, что это вам так легко удастся?
— Думаю. Собственно говоря, и вы сами будете рады этому.
— Это еще вопрос, будем ли мы рады, или нет. Во всяком случае, вы не можете переехать в Москву без разрешения министерства иностранных дел Советского Союза.
— А как мне получить такое разрешение? — спросил я, уже предвидя новые трудности.
— Вы должны подать прошение здесь, отсюда его перешлют в Край, а уже из Края прошение пойдет в Москву. Если Москва вам разрешит, то известие об этом прибудет сюда по тем же инстанциям.
— А сколько времени все это продлится?
— Сразу могу вам сказать: очень долго! Точно не знаю, но не меньше года.
— Не меньше года! — воскликнул я, пораженный.
