В это время один из сидевших поднялся и, подходя ко мне стал пристально всматриваться мне в лицо.
— Скажите, вы в прошлом году, так приблизительно в октябре месяце, не были в Кенигсберге?
— Как же, был! А вы, значит, тоже побывали в этом аду?
— Ну, как же! Э, так это вы тогда ходили хлопотать к начальству и добились, что все мы смогли оттуда вырваться! Ребята! — воскликнул он, — да неужели вы его не узнали? Ведь это тот самый француз, который так здорово болтает по русски… или — я уже не знаю — по польски, что ли! Вот так штука! Подумать только, где довелось нам встретиться снова! Ну рассказывайте, дружище, какими судьбами вы сюда попали!
Вся компания поднялась и окружила меня. Началась длинная, прерываемая оживленными восклицаниями, беседа. Все они находились в ожидании того момента, когда они вновь смогут зажить по человечески. Это ожидание омрачалось тем, что предстояла разлука с женами, ради которых они отправились в эту сказочную страну осуществленного социализма, из которой так трудно попасть обратно в нормальный мир. Многие надеялись, что когда-нибудь, в конце концов, советская власть позволит их женам тоже уехать во Францию, забрав с собой детей. Человек охотно верит в то, что ему желательно и приятно. А пока-что те из них, у кого семья была здесь, старались как могли скрасить жизнь несчастным женщинам.
Всего в посольстве находилось человек семь французов. Они ожидали визы на выезд. Четверо из них были со мной в Кенигсберге, в лагере Дора, в Бебре и даже в Борегарде. Мы вспоминали с ними все наше злосчастное путешествие. Теперь-то мы со смехом толковали о пережитых трудностях, и только жалели своих русских жен.
Я надеюсь, что все уладится
Через несколько дней консул сказал мне, что найдена возможность переселиться в комнату, где жила одна старушка-француженка. У ней была всего-навсего одна комната, но большая. Старушка боялась уплотнения, и охотно впустила нас в свое скромное жилье. Мы переселились на новое жительство немедленно. Хозяйка комнаты, прожившая всю жизнь в России, совершенно разучилась говорить по французски. Фактически она проживала за городом у каких-то родственников, и таким образом мы с женой остались полными хозяевами комнаты (правда, в коммунальной квартире с общей кухней).
Мы прописались в милиции, но этого было недостаточно. Министерство внутренних дел не разрешало моей жене жить в Москве. Она должна была возвратиться в Ейск и оттуда начать хлопоты о переезде в Москву. Однако, посольство пообещало мне сделать все возможное, чтобы помочь моей жене добиться разрешения тут-же, на месте.
С работой у меня было все в порядке. Я чувствовал себя уверенно и спокойно, единственной тучей на моем горизонте была неопределенность с женой, но я надеялся, что со временем все уладится.
Знатные гости
Четырнадцатого июля — национальный французский праздник. В этот день посольство устраивало большой прием. Всех французов, проживающих в Москве, пригласили на бокал вина, а вечером был приглашен весь дипломатический корпус, а также советские вожди.
Как сотрудник посольства, на вечернем приеме мог присутствовать и я, но у меня не было подходящей к такому случаю одежды.
Уже за час до прибытия важных гостей перед зданием посольства находился целый отряд милиционеров. Они оцепили все посольство, а когда с двух сторон начали подъезжать машины с гостями, милиция останавливала все прочее движение. Я решил потолкаться среди публики и послушать, что люди скажут по поводу разыгрывающегося пред их глазами зрелища. Я стоял на тротуаре напротив посольства. Подъехала какая-то машина, из которой вышли две женщины.
— Гляди-ка, платья-то какие! — услышал я позади себя женский голос. В нем звучало восхищение.
— А что — платья! За счет рабочего народа одеваются и в машинах разъезжают, гадины! — довольно громко ответил какой-то мужчина. — Видишь, как их охраняют! Целый полк мильтонов прислали.
— Ни все ли равно, за чей счет! — стояла на своем женщина. — Самое главное, что красиво!
— «Красиво»! Много ты понимаешь! Верно, и сама из таких! В ихних странах люди с голоду дохнут, а они тут устраивают пиры!
— Ты-то сам, видать, уже напировался: за десять шагов от тебя водкой разит!
Возмущавшийся мужчина и в самом деле был заметно пьян.
Машины все подъезжали, из них выходили дипломаты со своими женами. Вдруг милиционеры сразу как-то сгустились (не могу подыскать более точного слова) и встали плотной стеной вдоль тротуара. Середина улицы опустела. Вдали появились автомобили, двигавшиеся очень быстро. Казалось, они промчатся без остановки мимо. Но машины, управляемые очень опытными водителями, плавно подъехали к парадному входу в здании посольства и застыли. Из первой машины вышел очень пожилой человек. В толпе пронеслось:
— Ворошилов…
Следом подкатил другой автомобиль. И снова, как ветер прошелестело:
— Конев!
Кто-то сказал:
— А этот без жены ни шагу!
Потом подъехал Микоян, за ним еще двое в военной форме, необыкновенно пышной. О последних в толпе ничего не сказали: видимо, эти люди были мало известны. Пока прибывшие вылезали из автомобилей и проходили в посольство, какая-то машина стояла посреди улицы и сильным светом фар освещала собравшуюся толпу. Из этой машины никто не выходил. Потом она развернулась; то же сделали машины, привезшие советских сановников, и всё укатили в обратном направлении.
У меня было распоряжение консула: если автомобили советских представителей захотят паркироваться, то можно будет их впустить во двор посольства. Но в этом не встретилось надобности. Я был уполномочен также впустить во двор те машины, которые сочту нужным. Мои подчиненные шофера, с которыми я посоветовался, взялись впустить во двор автомобили тех посольств, куда ездили наши французские дипломаты. Я выхлопотал у консула угощение для шоферов, привезших гостей. Таков был установившийся среди дипломатических шоферов обычай.
Прием затянулся до поздней ночи. Большинство иностранных дипломатов предупредили своих шоферов, когда нужно подавать машины, чтобы ехать домой. В два часа ночи появились советские автомобили. Удивительна была точность, с какой они прибыли: именно в ту минуту, когда советские сановники выходили из дверей. И опять особая машина стояла посреди улицы и заливала ослепительным светом уже опустевшие к тому времени тротуары. Публика разошлась, и не только из-за недостатка любопытства, но также и потому, что уже в самом начале съезда гостей по толпе шныряли милиционеры и тихо, но чрезвычайно настойчиво разгоняли глазевших.
Когда, во время отъезда советских, я стоял у ворот посольства, ко мне подошел милиционер:
— Давайте, гражданин, отсюда!
Я сказал, что я сотрудник посольства. Милиционер вежливо извинился и ушел.
На следующий день меня вызвал консул и спросил, как было дело с транспортом, не было ли каких нибудь затруднений и все ли остались довольны. Между прочим, я рассказал ему, что видел и слышал, стоя среди публики. Консул засмеялся и ответил, что советские власти во всех подобных случаях присылают огромные отряды милиции, мотивируя это тем, что нас нужно охранять от народа, якобы ненавидящего капиталистических акул. Конечно, милиция охраняет советских главарей, а не иностранных дипломатов. И верно, мне припомнилось, что кроме описанного выше пьяного, я ни от кого не слыхал какого бы то ни было
