Так что лавры нашей хиромантки чуть слегка блекнут от этих соображений.
Хотя как сказать. Если б не предсказание — может, ничего бы и не было.
Товарищ Ящиков сам говорил:
— И гости были смирные — мухи не обидят. И жрали мало. И нипочем бы, говорит, не стал я таких гостей трогать. Но, говорит, вспомнил предсказание и ударил.
Все-таки есть еще на свете что-то таинственное. Ну откуда у человека берется такое дарование — видеть в глубь природы и указывать события?
Мелкота
Хочется сегодня размахнуться на что-нибудь героическое. На какой-нибудь этакий грандиозный, обширный характер со многими передовыми взглядами и настроениями. А то все мелочь да мелкота — прямо противно.
Или, может, не поперло нам в жизни, только так и не удалось нам встретиться близко с каким-нибудь таким героическим товарищем. Все больше настоящая мелкота под ногами путалась.
А скучаю я, братцы, по настоящему герою! Вот бы мне встретить такого!
Одного я, впрочем, встретил недавно. И даже нацелился на него — хотел героем в повесть включить. А он, собака, в самую последнюю минуту до того подкачал, до того свернул с героической линии, что и писать о нем в пышном стиле прямо нет охоты.
Конечно, обстоятельства сложились неаккуратно. Главная причина — заболел человек.
Заболел он девятнадцатого декабря прошлого года. Простудился, видите ли. Сначала стал он легонько кашлять и сморкаться. Потом прошиб его цыганский пот. Потом началось трясение всего организма.
И наконец слег человек, прямо, скажем, без задних ног.
На второй день, как слег, закрылось у него почти все дыхание — ни охнуть, ни чихнуть. Начался отчаянный процесс в легких и замирание всего организма. И вообще приближение смерти.
Не желая расстраивать читателей, скажем заранее, что в дальнейшем человек все-таки поправился, не помер и вообще на днях приступил к исполнению служебных обязанностей. Но смерть близко к нему подходила.
Другой, менее передовой товарищ очень бы от этого прискорбного факта расстроился. Но товарищ Барбарисов был настоящий герой. Бился на всех фронтах. И завсегда при мирном строительстве всех срамил за мелкие мещанские интересы и за невзнос квартирной платы.
Товарищ Барбарисов не испугался какой-то там мелкомещанской смерти. Он только рукой махал на своих рыдающих родственников — дескать, отойдите, черти, без вас тошно. Настановились тут со своими харями.
Но в самую последнюю минуту все-таки подкачал. Свернул со своей передовой программы.
А начал он произносить какие-то слова.
Обступили, конечно, родственники опять. Стали спрашивать, дескать, про что лепечете.
Барбарисов говорит:
— Венков не надо. Пущай лучше крышу у нас кровель ным железом кроют. И, — говорит, — пущай попов на пушечный выстрел ко гробу не подпущают. Только, — говорит, — в крематорий меня везть не надо.
Родственники начали успокаивать, дескать, об чем речь, — конечное дело, какой там крематорий. Горько на это усмехнулся Барбарисов.
— Нет, — говорит, — боюсь, что в этом смысле товарищ Галкин может подкузьмить. Я ему в дружеской беседе сам про это не раз говорил и настаивал. Как бы теперь он, подлая личность, на этом не настоял. Не допущайте!
После этих слов начался кризис, легкий сон и освобождение организма от всякой дряни. И вообще стал поправляться человек.
Через неделю, когда Барбарисов розовенький и свеженький как огурчик сидел в своей постели на подушке, зашел к нему с визитом тов. Галкин. Очень о многом они говорили. Барбарисов очень извинялся за крематорий.
— Прямо, — говорит, — не знаю, только в последнюю минуту неохота было ехать в крематорий, оробел. В другой раз буду помирать — не затрудняйтесь выбором — везите.
Галкин говорит:
— Ежели лет пятьдесят протянете еще — повезем. А пока, — говорит, — об чем речь. Пока, — говорит, — еще у нас в Питере не возят. В проекте крематорий.
Тут Барбарисов хлопнул себя по лбу.
— Действительно, — говорит, — как это у меня из башки выпало. Зря оробел. Извиняюсь.
Через пять дней Барбарисов поправился и про этот случай больше не вспоминал.
Мелкий случай
Конечно, случай этот мелкий, не мирового значения. Некоторые людишки очень даже свободно не поймут, в чем тут дело.
Нэпман, например, у которого, может, в каждом жилетном кармане серебро гремит, тоже навряд ли разберется в этом происшествии.
Зато поймет это дело простой рабочий человек, который не огребет деньги лопатой. Такой человек поймет и очень даже горячо посочувствует Василию Ивановичу.
Дело в том, что Василий Иванович купил билет в театр.
В день получки Вася специально зашел в театр и, чтоб зря не растратиться, купил заблаговременно билет в 16-м ряду.
Человек давно мечтал провести вечер в культурном общежитии. И в силу этого целковый отдал, не моргнув глазом. Только языком чуть щелкнул, когда кассир монету загребал.
А к этому спектаклю Василий Иванович очень серьезно готовился. Помылся, побрился, галстук привязал.
Ох-ох, Василий Иванович, Василий Иванович! Чувствовало ли твое благородное сердце житейский подвох? Предвидел ли ты все мелочи жизни? Не дрогнула ли у тебя стальная рука, привязывая галстук?
Ох-ох, грустные дела, скучные дела происходят на свете!
А в день спектакля Василий Иванович в очень радостно-веселом настроении пошел в театр.
«Другие, — думает, — людишки, нет на них погибели, в пивные ходят, или в пьяном угаре морды об тумбу друг другу разбивают. А тут идешь себе в театр. С билетом. Тепло, уютно, интеллигентно. И цена за все — рубль».
Пришел Василий Иванович в театр минут за двадцать.
«Пока, — думает, — то да се, пока разденусь да схожу оправиться, да галстук потуже привяжу — оно в аккурат и будет».
Начал наш милый товарищ Василий Иванович раздеваться, глядит на стене объявление — 20 копеек с персоны за раздеванье.
Екнуло у Василия Ивановича сердце.
«Нету, — думает, — у меня таких денег. За билет, да, действительно сполна уплачено. А больше нету. Копеек восемь, должно быть, набежит. Если, — думает, — за эту сумму не пристрою одежу, то худо. Придется в пальто и галошах переть и на шапке сидеть».
Разделся наш сердечный друг Василий Иванович. Подает одежду с галошами за барьер.
— Извини, — говорит, — дядя, мелких мало. Прими в руку что есть, не считая.
А при вешалке, как раз наоборот, попался человек циничный. Он сразу пересчитал мелкие.
— Ты, — говорит, — что ж это, собачья кровь, шесть копеек мне в руку кладешь? Я, — говорит, — за
