частности, надо было подчеркнуть единый советский фронт с большевиками перед лицом корниловщины… Насколько помню, Каменев так и не выступил. Но выступил Рязанов, говоривший очень волнуясь, в довольно расплывчатых чертах.
В этот вечер, 1 сентября, ЦИК собирался снова. Зачем?.. Да все для тех же праздных разговоров о власти. Разговоры начались часов в девять – все тем же нудным словоизвержением Скобелева о необходимости коалиции, ибо революция у нас буржуазная. Затем Богданов снова толковал о диктатуре демократии, но не Советов, а кооперативов, новых дум и земств и т. д. Резко обрушился на коалицию Рязанов. Выступал кто-то еще. В общем, было скучно и нелепо… К тому же «звездной палаты» налицо не было. Она снова хлопотала в Зимнем.
Керенский упирался в течение всего дня, настаивая на привлечении кадетов и угрожая своей отставкой. Вечером он созвал заседание с участием «звездной палаты». Возникли все те же прения: с одной стороны, устранение кадетов усилит контрреволюцию и дискредитирует власть перед лицом армии (то есть генералов); с другой стороны, привлечение кадетов вызовет отпор советской демократии. Так говорила «звездная палата», заявив, что это ее последнее слово и что кадетов ЦИК не потерпит… «Звездная палата» покинула заседание около одиннадцати часов. Министры же Скобелев и Авксентьев оставались, и прения продолжались в том же духе еще часа два. Вся буржуазная часть собрания (включая Керенских, Никитиных, Верховских) настаивала на кадетах, считая Совет за величину, не стоящую внимания. Тогда советские министры заявили о своей отставке.
Сомнения едва ли возможны: Керенский
Но все-таки как же Совет-то, с единым рабоче-крестьянским фронтом в придачу?.. О, нашему доброму народу были даны солидные компенсации! Во-первых, тут же было решено распустить Государственную думу и ее Временный комитет. Во-вторых, было постановлено провозгласить Россию республикой. В-третьих, было условлено, что совет пяти будет
В заявлении было, однако, отмечено черным по белому: «Временное правительство будет стремиться к расширению своего состава путем привлечения в свои ряды представителей всех элементов, кто вечные и общие интересы родины ставит выше временных и частных интересов отдельных партий или классов»… Как видим, это законченная, классическая
Я помню, как в Смольный среди все тех же речей о власти в заседании ЦИК с шумом вернулась из Зимнего «звездная палата», а за ней и вновь отставленные министры. Я помню, как Авксентьев в исступлении, какого я еще не видывал, бил кулаком о кафедру и кричал, что больше он не министр… Но что было в заседании дальше, я уже не видел и не слышал. Я должен был уйти из Смольного – за мной пришли и торопили меня.
А в Смольном дальше все шло так, как только и можно было ожидать… Выкинутый и оскорбленный министр внутренних дел тут же обрушился с обвинениями… на ЦИК и на Военно-революционный комитет за помехи, чинимые Керенскому, за «самоуправство», выразившееся в самовольном передвижении войск и судов. При этом он оперировал с документом, которым только что путал его Керенский в Зимнем дворце. Но документ оказался подложным…
Затем по обыкновению говорили лидеры фракций – Либер, Мартов, Каменев. Говорили знакомые нам речи. А в заключение выступил Церетели, конечно, посрамивший оппозицию: ибо он, как всегда, был
Это говорил человек, которого часом раньше его собственные «живые силы» выкинули из Зимнего дворца со всеми его «идеями» и со «всей демократией» в придачу.
После речи Церетели была огромным большинством принята его резолюция, где говорилось: в настоящем трагическом положении необходима «сильная революционная власть, способная осуществить программу революционной демократии и вести деятельную борьбу с контрреволюцией и внешним врагом. Такая власть, созданная демократией и опирающаяся на ее органы, должна быть свободна от всяких компромиссов с контрреволюционными цензовыми элементами»…
Это
Все ясно. Комментировать не стану.
Может быть, читатель помнит, куда и зачем мне нужно было удалиться с половины этого заседания… С отрядом матросов человек в двадцать пять Авилов, Гржебин, я и еще несколько близких сотрудников двинулись из Смольного в типографию «Нового времени», чтобы выпустить нашу газету. Отряд расположился частью у ворот, частью близ помещений, нам необходимых: ведь в этой типографии мы только
Очень спешили и волновались, но все же запаздывали. Стереотипы были готовы только около четырех утра. Генерал-губернатору, если он желал пресечь наши злодеяния, уже пора было присылать свои вооруженные силы… Но вот стереотипы уже в машине, вот машину уже пускают.
Мы все собрались около, поминутно выбегая проверять посты. Противника не видно. Все мы и нововременские рабочие в возбуждении и азарте: если и помешают, то хоть бы тысячу отпечатать и разнести по городу, из принципа…
Пущенная машина остановилась. Бумага рвется, и еще, и еще раз. Незадача! Переменяют бумажный вал, но не налаживается, казалось, долго, долго… Но вот колеса завертелись, посыпались сложенные номера «Свободной жизни» от 2 сентября. Их охапками подбирают работницы и уносят.
Уже светло. Газетчики уже столпились у входа в ожидании своих порций… Вот тысяча, вторая, пятая, десятая, и дальше, и дальше. Вот уже семь часов. Колеса все вертятся, дружно, без помехи. Газета вышла…
Отряд больше не нужен, его отпустили и стали расходиться сами. На углах газетчики уже оделяли прохожих нашей газетой, где все было на своем месте и было по обыкновению «
Так было ликвидировано корниловское «выступление»… Бутафория Зимнего дворца сохраняла свой прежний характер; буржуазия по-прежнему наступала, стремясь закрепить докорниловские, послеиюльские позиции и превратить свою формальную диктатуру в реальную. Клика Керенского, Терещенки и Кишкина по-прежнему имела целью ликвидировать всякое влияние организованной демократии и установить
