Записки о революции

производства» – «широкое использование частного торгового аппарата». Наконец, вместо «полного и безусловного доверия всего народа», как необходимого условия работы, в новой декларации мы видим одни только «долг присяги» и принцип самодержавности.

Но так или иначе новое правительство создано – с его контрреволюционной программой и с его безответственностью. Теперь, казалось бы, надо поступить согласно традиции, на основании шестимесячного опыта. Надо броситься в пленумы советских органов и потребовать беззаветной поддержки новых благодетелей. В Центральном Исполнительном Комитете дело обстояло более чем сомнительно. Большинство трех голосов в «демократическом совете», конечно, принадлежало не советским элементам. Лучше не ставить этого вопроса в верховном советском органе. Как-нибудь обойдемся и без его резолюции о поддержке. Пусть дело понимается так, будто бы «демократический совет» заменил собой законный всероссийский центр Советов.

Ну а Петербургский Совет? Ведь он начал революцию и был источником революционной власти, что бы там ни лепетали на этот счет в Зимнем дворце. Петербургский Совет решал и первую коалицию. И с тех пор он, как страж революции, был, можно сказать, восприемником каждого нового правительства. Не правда ли, «звездная палата» и теперь должна броситься в Петербургский Совет, отдавая под его крыло свое новое детище?

Увы! Сейчас об этом не могло быть даже и помышления. Уже три недели как оттуда выгнали «звездную палату» – именно за ее коалиционное помешательство. Нет, Церетели больше не сунет носа в эту твердыню революции ни со своими «идеями», ни со своей стряпней… Да ведь, в сущности. Петербургский Совет уже достаточно высказался о новой власти в резолюции 21-го числа: он уже объявил ей войну, настоящую войну – всей организацией масс и силой оружия, если она потребуется. Нет, о поддержке теперь думать поздно. Надо теперь ухитриться править революцией без этой поддержки. Церетели и Коновалов, очевидно, полагают, что они сумеют править без поддержки. Ну что ж, попробуйте! Ведь неограниченная власть в ваших руках. Об этом писали даже в газетах.

Церетели не пошел в Петербургский Совет. Но это не помешало Совету всенародно объявить свое суждение о новой власти. В самый день оформления коалиции в Смольном состоялось заседание Совета. Заседание было довольно знаменательно. На место временного президиума, командированного секциями, сейчас предстояло избрать президиум настоящий и постоянный. Кто же займет место Чхеидзе, с отсутствием которого все еще не хотел мириться привычный советский глаз.

Большевики исполнили свое обещание, несмотря на то что большинство их уже окончательно окрепло: они пошли на коалиционный президиум. Большевикам – пропорционально численности фракций – приходилось занять четыре места, эсерам – два и меньшевикам – одно. Эсеры командировали Чернова и молодого Каплана, специально состоящего при Петербургском Совете. У меньшевиков же к Совету был приставлен Бройдо… Четверо большевиков были: Троцкий, Каменев, Федоров и, новый на петербургских горизонтах, старый большевистский работник Рыков.

Председателем стал Троцкий, при появлении которого разразился ураган рукоплесканий… Все изменилось в Совете! С апрельских дней он шел против революции и был опорой буржуазии. Целых полгода служил он плотиной против народного движения и гнева. Это были преторианцы «звездной палаты», отданные в распоряжение Керенского и Терещенки. И во главе их стояла сама «звездная палата»… Теперь это вновь была революционная армия, неотделимая от петербургских народных масс. Это была теперь гвардия Троцкого, готовая по его знаку штурмовать коалицию, Зимний и все твердыни буржуазии. Спаянный вновь с массами, Совет вернул себе свои огромные силы.

Но конъюнктура была уже совсем не та, что прежде. Совет Троцкого не выступал как открытая государственная сила, ведущая революцию. Он не действовал методами оппозиции, давления и «контакта». Он был скрытой, потенциальной революционной силой, собирающей элементы для всеобщего взрыва… Эта скрытость и потенциальность затемняла глаза и жалким, бутафорским «правителям», и обывателю, и деятелям старого советского большинства. Но дело от этого не менялось. И успех будущего взрыва был обеспечен. Ничто не могло противостоять новой сокрушающей силе Совета. Вопрос заключался только в том, куда же поведет его Троцкий? Чем еще богат он, кроме сокрушения?.. Ну, поживем – увидим.

А сейчас в своей первой председательской речи Троцкий напомнил о том, что, собственно, не он занял место Чхеидзе, а, наоборот, Чхеидзе занимал место Троцкого: в революцию 1905 года председателем Петербургского Совета был Троцкий; но сейчас перспективы не те; новому президиуму приходится работать при новом подъеме революции, который приведет к победе…

Впрочем, Троцкий прибавил тут еще несколько слов, искренне веря, что ему со временем не придется презирать эти слова и сочинять теории для оправдания противоположного. Он сказал:

– Мы все люди партий, и не раз нам придется скрестить оружие. Но мы будем руководить работами Петербургского Совета в духе права и полной свободы всех фракций, и рука президиума никогда не будет рукою подавления меньшинства.

Боже, какие земско-либеральные взгляды! Какая насмешка над самим собой! Но дело-то в том, что примерно через три года, в час, когда мы вместе с Троцким предавались воспоминаниям, Троцкий, задумавшись на минуту, мечтательно воскликнул:

– Хорошее было время!..

Да, чудесное! Может быть, ни одна душа на свете, не исключая его самого, никогда не вспомнит с такими чувствами о времени правления Троцкого…

На этом же заседании, 25 сентября, Каменев сделал доклад о новой коалиции. Пробовал было выступить в ответ бывший министр Скобелев – опять не с отчетом, а с советом, но из всего огромного пленума его резолюция собрала только 19 голосов… Эсеры еще кое-как держались в приличных размерах. Но меньшевики неудержимо и быстро-быстро теряли кредит среди масс… Огромным большинством по поводу образования новой власти Совет принял такую резолюцию: «…новое правительство войдет в историю революции как правительство гражданской войны. Совет заявляет: правительству буржуазного всевластия и контрреволюционного насилия мы, рабочие и гарнизон Петрограда, не окажем никакой поддержки. Мы выражаем твердую уверенность в том, что весть о новой власти встретит со стороны всей революционной демократии один ответ: в отставку!.. Совет призывает пролетарские и солдатские организации к усиленной работе по сплочению своих рядов вокруг своих Советов, воздерживаясь от всяких частичных выступлений…»

Такими необычайными приветствиями встретил Петербургский Совет новую власть. А накануне в описанном заседании «демократического совета» Троцкий перечислял те крупнейшие провинциальные Советы, которые заведомо скажут то же самое, то есть – yжe находятся в руках большевиков: Московский, Кавказский краевой, Финляндский областной, Одесский, Екатеринбургский, Донецкого бассейна, Киева, Ревеля, Кронштадта, почти всей Сибири и прочая и прочая… Вы, граждане Коновалов и Керенский, полагаете, что сможете управлять революцией без их поддержки? Ну что ж, попробуйте! Ведь вы получили из рук Церетели «всю полноту власти».

Мы спускались по лестнице Смольного, рассуждая о новых делах.

– Эй, Володарский! – крикнул кто-то сверху. – Завтра где?

– Завтра? – ответил шедший со мной Володарский, – завтра на Патронном…

Да, большевики работали упорно и неустанно. Они были в массах, у станков повседневно, постоянно. Десятки больших и малых ораторов выступали в Петербурге на заводах и в казармах каждый божий день. Они стали своими, потому что всегда были тут – руководя и в мелочах, и в важном всей жизнью завода и казармы. Они стали единственной надеждой хотя бы потому, что, будучи своими, были щедры на посулы и на сладкие, хоть и незатейливые сказки. Масса жила и дышала вместе с большевиками. Она была в руках партии Ленина и Троцкого.

В те же дни тайным голосованием на пропорциональных основах был переизбран Петербургский Исполнительный Комитет. Из 44 избранных членов две трети были большевики. Меньшевиков было всего пять человек. Наша же группа, меньшевиков-интернационалистов, группа, составлявшая основное ядро первого Исполнительного Комитета, начавшего революцию, не получила ни одного места… Это было для нас, быть может, и печально, но совсем не удивительно. Дело было, собственно, не в том, что нам пришлось взять на себя грехи официального меньшевизма, с которым группа Мартова до сих пор окончательно не порвала. Дело было и не в том, что у группы до сих пор не было литературного органа,