защищать. — Савва толстым коротким пальцем погладил металлическую пряжку ремня с потускневшим на ней изображением двуглавого орла. — Это понимать надо, Егор Алексеевич!.. А что с этим мундиром сделал твой Митрий?

Тяжелой походкой Савва подошел к Егору Алексеевичу, выжидательно остановился.

— Опоганил царский мундир!.. Красным комиссаром стал! — исступленно закричал Марьянинов, срываясь со стула. — Пусть ответит старик за обоих сынов!

— Дать баню! — злобно прошипел Савва и, сбычив голову, наотмашь ударил старика по лицу.

Андрей рванулся, но в этот миг что-то тяжелое обрушилось ему на затылок. Оглушенный, он навзничь повалился к ногам отца.

...Лениво шагает Рыжка по песчаной лесной дороге. Возчик, моревской солдат Никандр, беспрестанно поворачивается к Андрею и Попову, поправляет сползающий с них изодранный полог, которым он прикрыл их тела, когда проезжал мимо своей сторожки. Из Моревской выехали вечером, вот уж и ночь на исходе, а оба арестованных все еще не пришли в себя. Глядя на них, старик сокрушенно качает головой: «Ах, звери! Так измываться над людьми... Повесить хотели, да хорошо — казенный пакет пришел в волость: «Всех коммунистов доставить в Курган на допросы». Что-то с ними будет?». Тяжело вздыхает старик, оглядываясь на растянувшиеся по дороге подводы с другими арестованными.

На рассвете показался Курган. При въезде на городское шоссе телегу сильно встряхнуло, и Андрей очнулся. Никандр, сдерживая Рыжка на выбоинах, заговорил:

— У Саввы с твоим батькой, сам знаешь, старые счеты... Маслозавод-то раньше принадлежал Савве... Ох, и обсчитывал же он мужиков! За пуд цельного молока платил по девять гривен, а один месяц рассчитал по полтиннику... Сказывали, что Савва проиграл в карты купцу в Кургане три тысячи рублей, вот и решил, сукин сын, за счет сельчан дела поправить. Только мужики не согласились, сход собрали. Савва поломался, да и продал свой завод обществу. Стал завод, значит, артельным, а Егора Алексеевича мужики избрали своим доверенным. Вот Савва и таил злобу против твово батьки.

Андрей плохо усваивал смысл слов. Голос старика доносится все глуше и, наконец, обрывается совсем, словно проваливается.

...Целый день Андрей находился в полузабытье. К вечеру стал бредить, метаться в жару. Его мучила жажда, но дать ему воды было невозможно: челюсти свела судорога, губы были плотно сжаты. Не в силах больше смотреть на страдания Андрея Аргентовский порывисто кинулся к двери и что есть силы забарабанил руками. В ту же секунду рядом очутился Зайцев.

— Умей себя сдерживать! — строго сказал он.

— Ждать больше нельзя! Мы погубим Андрея...

— Да пойми же, горячая головушка: тут шумом ничего не добьешься! Нас обвинят в беспорядках и отправят в карцер.

В бессильной ярости Лавр отошел от двери, уселся около Андрея.

— Не надо отчаиваться, — продолжал убеждать Зайцев, — раз камера объявила голодовку, тут хочешь не хочешь, а администрации тюрьмы придется вмешаться. От завтрака и обеда мы отказались, и пожалуйста: нас лишили прогулки... Ручаюсь, что еще сегодня к нам прибудет сам начальник тюрьмы, черт бы его побрал. Т-с-с!

Зайцев прислонился к двери: в конце коридора раздался быстро приближающийся топот нескольких ног.

— К нам!.. Ну, друзья, не сдаваться!

Едва Зайцев отпрянул от двери, как она с шумом распахнулась. В камеру вошел часовой и, отступив в сторонку, замер на месте. За ним как-то боком вошел смотритель и подобострастно повернулся к двери. В ней показался странного вида человечек: маленький, почти карлик, на кривых рахитичных ножках; на кособокой фигуре с заметным брюшком мешковато топорщился суконный казенный костюм; на уродливо вытянутой, как гриб-поганец, голове торчала фуражка с квадратным лакированным козырьком.

— Фь-ю-и... — выдавил из себя человечек и осклабился, обнажив бескровные десны; надутые щеки, как проткнутые мячи, опали, лицо сморщилось, стало дряблым.

— Встать! Перед вами господин начальник тюрьмы! — взвизгнул смотритель.

Зайцев, а за ним и другие заключенные нехотя поднялись. Начальник тюрьмы еще больше нахохлился и сердито указал сухоньким пальцем в сторону Андрея.

— Поднять!..

Надзиратель угодливо подскочил к начальнику тюрьмы, зашептал что-то ему на ухо, перевязанное черной лентой. Начальник тюрьмы понимающе кивал головой.

— Ах, этот!.. А ну, проверим, не притворяется ли...

Оттопырив «заячью», раздвоенную губу, он засеменил в угол камеры, где на нижних нарах лежал Андрей. Наперерез ему шагнул Аргентовский, заслонил собой больного.

— Что... бунт?

Начальник тюрьмы гневно вскинул голову. Сверху на него насмешливо смотрел Лавр.

— Если заключенный тяжело болен, его обязаны положить в тюремный госпиталь, — спокойно сказал Аргентовский. — Вам это должно быть хорошо известно по собственному опыту.

— Это еще что за штучки? — воскликнул начальник тюрьмы, невольно отступая от Аргентовского.

— Вот именно штучки! — засмеялся Лавр. — Фокусы-мокусы... Отмычки, крапленые карты, короче — «малина»... Как говорится, был кошелек ваш, стал наш.

При этих словах Лавр перед самым носом опешившего начальника тюрьмы ловко манипулировал руками, поочередно изображая взлом замка, картежную игру и вспарывание кармана.

— Так, что ли, Петька-Рваное ухо? — спросил Лавр.

— Так, что ли, Петька-Рваное ухо? — спросил Лавр.

 

Начальник тюрьмы схватился за повязку, растерянно огляделся по сторонам. Аргентовский, не давая ему опомниться, продолжал:

— Вспомнили?.. Да, да, мы с вами уже однажды встречались! Я тот самый начальник милиции, который полгода назад арестовал вас за кражу. Вам, кажется, удалось тогда избежать наказания? Х-ха! Известный вор-рецидивист Петька-Рваное ухо в роли начальника тюрьмы! Это действительно фокус-мокус...

Начальник тюрьмы попятился и, смешно подпрыгивая, выбежал из камеры. Уже за дверью прозвучал его визгливый голос:

— Больного — в госпиталь!.. А этого — в карцер! Держать до особого распоряжения!

Сжав огромные кулачищи, Аргентовский направился к двери. Когда он проходил мимо надзирателя, тот втянул голову в плечи, словно защищаясь от удара. На пороге Лавр, подталкиваемый дулом винтовки часового, остановился, повернулся к камере:

— Друзья, не вешайте головы!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ИМЕНЕМ НАРОДА

Жаркое в Зауралье лето, будто солнце, наскучавшись за долгую зиму, спешит подарить людям побольше тепла и ласки.

Тобол, побушевав в весеннюю пору, присмирел, покорно вошел в тесное русло и лениво покатил тихие воды к неспокойному Иртышу. Обмелела река; теперь уже любой мальчонка, размахнувшись пошибче, перекинет камень с одного берега на другой.

Отполыхали грозовые зарницы, в ясном небе ни облачка, одно солнце — щедрое, беспощадное.

Томится от зноя земля, нет ей прохлады в короткие душные ночи. Неподвижен раскаленный воздух. За колесами тянется, долго не спадая, густая дорожная пыль. В камышах беспокойно крякают утки.

С юга, из бескрайних степей Казахстана, тянет суховей; он отмечает свой путь скорбными приметами:

Вы читаете У Белого Яра
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату