Вернувшись в замок после долго отсутствия, маркиз еще целые сутки дожидался супругу. Слуги, встречавшиеся с маркизом взглядом, лишь стыдливо отворачивали взгляды и неловко пожимали плечами, когда он интересовался о пребывании хозяйки. Никто из них не отваживался ему сказать, что его рога стали настолько огромными, что многочисленными отростками он «расцарапал» в зале дворца все потолки. Но худшее произошло сразу с появлением маркизы: ловко увернувшись от объятий нежданно вернувшегося мужа, она сообщила о том, что ждет ребенка, и в их положении было бы лучшим – воздержаться от близости.
Маркиз едва сдержал стон, вырывавшийся из груди. Жену он по-прежнему любил, несмотря на многие ее слабости. Шесть лет они не могли зачать ребенка, но стоило благоверной угодить в королевские объятия, как она тотчас объявила о своей беременности. Маркизу стоило большого труда, чтобы до конца выслушать неожиданные признания и не поддаться причинному гневу. Он даже отважился на шутку, заявив, что беременность ей очень к лицу.
Интересно, а говорила ли она королю о своей беременности? Впрочем, для Рудольфа подобная весть малоинтересна, – по всему королевству у него растет великое множество отпрысков, которые даже не подозревают, кто в действительности их настоящий отец.
Маркиз невольно сжал зубы, пытаясь справиться с болью, распекавшей грудину.
– Вы что-то сказали, маркиз? – удивленно спросил король.
К маркизу мгновенно вернулось самообладание:
– Да, ваше величество. Я сказал, что под золотой муфтой, опоясавшей Копье судьбы, отчетливо различимо имя первого хозяина копья.
– Вот как? Это римский центурион Гай Кассий?
– Да. Впоследствии ему дали имя Лонгина.
Пальцы короля, унизанные золотыми перстнями, в задумчивости вцепились в кончик носа. Огромный изумруд царапнул по коже, и на щеке у короля выступила капелька крови. Но, кажется, Рудольф Габсбургский этого не замечал.
– Это уже кое-что существенное. Думаю, что от таких вещей невозможно отмахнуться.
Копье судьбы может стать существенным козырем в его борьбе против строптивых герцогов. Королю следует проводить собственную политику в укреплении имперского имущества, в противном случае можно совсем остаться без государства. Первое, что следует предпринять, – созвать рейхстаг, где могут высказаться представители всех семейств. Это будет первый серьезный шаг к объединению земель. Лучше всего для таких целей подходит Нюрнберг.
– Какова судьба этого Лонгина? – спросил король, отрешившись от дум.
– Она сложилась драматически. Некоторое время он был начальником стражи одного из дворцов цезаря Тиберия. Потом неожиданно для всех принял христианство. Сам цезарь уговаривал отречься его от веры, но из этого ничего не получилось. Тогда он прогнал его от себя и повелел никогда не показываться ему на глаза. Гай Кассий направился в Германию, откуда был родом. На всем пути к дому он проповедовал христианство, за что неоднократно был бит. Впоследствии его пытали, выбили все зубы, посадили в клетку к львам-людоедам. Но каким-то странным образом звери его не разорвали. Центурион сказал, что все это время он молился, поэтому они его не тронули. Когда стало ясно, что он не отступится от избранного пути, его просто забили насмерть.
– Значит, вы говорите, что этот Гай Кассий был германцем?
– Именно так, ваше величество, – охотно отвечал маркиз. – Местечко, откуда он родом, находится недалеко от Нюрнберга.
– Вот даже как… Теперь я знаю, что буду делать с этим копьем. Оно будет находиться там, где ему и предназначено судьбой, в Нюрнберге! Вы хорошо справились со своим поручением, маркиз, правда, не выполнили главного моего приказа…
Маркиз сглотнул горький ком.
– Какого именно, ваше величество?
– Вы не убили монаха Григория, он умер собственной смертью.
– Ваше величество, я как никто верен вам, что и доказал не однажды. А не убил его сразу только потому, что мне следовало проверить подлинность Копья судьбы, без этого монаха я не сумел бы этого сделать.
– Вы меня удивляете, маркиз, неужели вы по-прежнему верите в то, что в какого-то монаха мог вселиться дух великого Фридриха Барбароссы?
– Поначалу я сам в это не верил и был готов в точности исполнить ваш приказ, но потом убедился в том, что он не лукавит. Он говорил о таких вещах, которые должны быть известны только королю. Я их перепроверял, и монах всякий раз оказывался прав.
Король скорбно покачал головой, – расставаться с преданным слугой было жаль.
– Как странно устроены подданные: одни готовы умереть потому, что уверовали во Христа, другие спешат на плаху лишь затем, что верят какому-то безродному монаху, в которого якобы вселилась душа императора. Но это не единственное ваше прегрешение.
– В чем же я виноват перед вами, ваше величество?
– А в том, что вы придушили барона Паппенхайма, – грустно сообщил король.
Только сейчас маркиз увидел, что в Тронном зале они находились не одни. Из боковых дверей один за другим вошло четверо слуг: при короле они исполняли роль штатных инквизиторов. Не всякому суждено было видеть их лица, маркиз же знал каждого из них. Так уж сложилось, что именно он подобрал их среди городского дна для тайных королевских поручений, потому что даже самый последний злодей не желал становиться штатным палачом. Но кто бы мог предположить, что они сумеют сделать карьеру при дворе короля и станут носить дворянские одежды.
Неужели осмелятся?
Каждый из них обязан был ему и жизнью. Век таких типов чрезвычайно короток, – не окажись он однажды в таверне, где они проматывали последние награбленные гроши, быть бы им зарезанными в одной из пьяных драк.
– Ваше величество, вы, наверное, позабыли, но я действовал строго по вашему приказу.
Король грустно вздохнул:
– Вот еще одно преступление, маркиз. Вы порочите своего короля, да еще в присутствии вот этих уважаемых господ, – показал он рукой на вошедших палачей. Бродяги сдержанно рассмеялись. – Что обо мне могут подумать подданные, если ближайшие вассалы будут говорить подобные вещи? Неужели вы не знаете о том, что даже король не вправе чинить самосуд. Для этого имеется суд! Если вы помните, маркиз, герцог Баварский бросил своего наследника в темницу только за то, что он убил простолюдина. Вот у кого следует поучиться справедливости. – Сделав небольшую паузу, король продолжил, оторвав ладонь от подлокотника: – И еще я хочу сказать, вы убили соперника, но где гарантия в том, что вы не захотите сделать со мной того же самого? – И, подмигнув по-дружески, спросил: – Но вот, признайтесь, уважаемый маркиз, неужели вы не примеривали мысленно эту удавку к моей шее? Молчите… Вот то-то и оно! – Неожиданно расхохотавшись, продолжил: – А о ребенке не беспокойся. Он не будет бедствовать, я не бросаю своих детей. Ну и сладкая же у вас женушка! Ну, чего встали, болваны! – грозно прикрикнул Рудольф на слуг. – Придушите его, не королю же заниматься подобными вещами!
– Я отправлю всех вас в ад, гнусные бродяги, откуда когда-то вытащил! – выхватил маркиз кинжал из-за пояса. – Может, я и рогоносец, но по-прежнему рыцарь, и никто не отнимал у меня этого звания. Я еще постою за свою честь!
Взяв маркиза в полукруг, бродяги принялись теснить его в угол тронного зала, откуда уже не было выхода. Вместо кинжалов они сжимали обыкновенные кривые ножи, какими привыкли орудовать в городских подворотнях. Хищно скалясь и ловко перебрасывая ножи из одной ладони в другую, они шаг за шагом загоняли его в угол, отбирая площадь для маневра.
– Сейчас мы тебя проучим, рогоносец, – произнес тот, кто стоял ближе других. Остальные довольно засмеялись.
Отступать более было некуда. Маркиз встал, распрямившись в немалый рост.
Бешеную собаку невозможно приручить, так и нищенствующий сброд никогда не бывает благодарен поданному куску хлеба. Их просто следует наказать по всем правилам. И маркиз первым бросился в атаку,
