лицо старшего лейтенанта выглянуло из полумрака (в тени оставалась его шея, будто произраставшая из черноты), и Саторпин увидел помертвелое лицо гусара, словно бы высеченное из куска мрамора. Отключившись от внешнего мира, старший лейтенант рассматривал историческую реликвию.
– Действительно, будто бы красные блики пошли. К чему бы это?
Отступив на шаг, Саторпин нагнулся и вытащил из-за голенища нож. Повернувшись, старший лейтенант спросил, нависнув над капитаном, будто бы скала:
– Слушай, капитан, а тебе зачем копье-то? Ведь с ним морока одна. Вдруг кто увидит. Хлопот не оберешься, за такое могут и под трибунал подвести. Отдай ты мне его, а то продай!
Длинное тонкое лезвие ножа привычно упряталось в рукаве гимнастерки, болезненно царапнув кончиком ножа кожу.
– Не могу, – отвечал Савва Саторпин, – слишком дорого оно мне досталось.
– Хочешь, я тебе за него разного шмотья дам, – наседал старший лейтенант. – Давай с тобой поменяемся, я тебе…
– Зачем мне твое шмотье, – брезгливо скривился капитан, выкинув вперед руку.
Нож вошел легко, как если бы вся рука провалилась в брюшную полость. Губы старшего лейтенанта скривились от боли. Некоторое время он пытался вдохнуть в себя глоток воздуха, остановившегося где-то в грудной клетке и, не добившись желаемого, качнулся к стене, пытаясь отыскать опору, а потом медленно стал оседать на пол.
– Су-ука! – выдавил он едва слышно.
– А ты что думал, – примирительно проговорил капитан. Подняв с камней холщовую тряпицу, он аккуратно вытер от крови лезвие ножа и отшвырнул ветошь в сторону. – Вот такая она штука судьба, кому жизнь, а кому смерть… Что-то я задержался с тобой, – сунул Саторпин нож в голенище. – Пора идти, а то не выспался я, хреновато себя чувствую. Знаешь, какая-то ломота во всем теле, – повел он плечами. – Ты не знаешь, с чего это? Вчера на ветру холодном постоял, не простудился ли, не хотелось бы мне победу болезным встречать, – посетовал Саторпин. – Что-то вид у тебя неважный.
Зажав ладонями рану, старший лейтенант сидел на полу, прислонившись спиной к стене.
– За что?
– Не разберу, что ты там бормочешь, впрочем, это и неважно, – отмахнулся Саторпин. – Я бы не советовал тебе долго сидеть, так ведь и заболеть можно. А здоровье надо беречь, сам понимаешь, это такая штука, потерял – уже не вернешь. Ладно, что-то заболтался я с тобой, пойду!
Подняв Священное копье, Савва Саторпин осторожно осмотрел его со всех сторон, как если бы опасался поломок, и, не отыскав таковых, сунул его в мешок, крепко стянув горловину.
Вот теперь полный порядок!
Полковник Алексеев поднял телефонную трубку и громко произнес:
– Соедините меня с министром ГБ Меркуловым.
– А кто его спрашивает? – прозвучал безучастный голос.
– Скажите, что полковник Алексеев.
– Минуточку, – раздался все тот же беспристрастный голос.
Не прошло и тридцати секунд, как в трубке раздался голос Всеволода Николаевича.
– Слушаю вас, полковник.
– Копье судьбы находится у меня, – глянул он на наконечник, лежавший на письменном столе.
– Поздравляю! Вылетайте немедленно. О ваших результатах будет доложено товарищу Сталину.
– Через час у меня самолет, товарищ министр. Скоро буду в Москве.
Едва он положил трубку, как в дверь вошел адъютант.
– Пора ехать, товарищ полковник!
– Хорошо. Сейчас выхожу.
Достав небольшой кожаный чемодан, он положил в него Копье судьбы, сюда же уложил лезвия для бритья, полотенце. Вроде бы ничего не забыл, остальной багаж уже дожидался его в салоне самолета.
Через полчаса Алексеев подъехал на аэродром. Пассажирский самолет стоял на самом краю взлетного поля. Заметив подъехавший автомобиль, механик весело крикнул:
– Запускай!
Сначала завращался один винт, подавляя грохотом разговоры, следом – другой. Подхватив чемодан, полковник направился к самолету. Бегло взобрался по трапу, предусмотрительно сброшенному механиком, махнул на прощание рукой провожающим, стоявшим на краю поля, и вошел внутрь салона.
Вот теперь можно взлетать!
Самолет уверенно разбежался по взлетной полосе, и, задрав нос, оторвался от земли. Минут двадцать он набирал высоту и скоро оказался в облаках, плотных, как куски ваты. В какой-то момент самолет сильно тряхнуло, в ноздри ударил запах гари, а из кабины вдруг раздался отчаянный вопль второго пилота:
– Горим!
В следующую секунду самолет стал терять высоту. Земля начала стремительно приближаться, обрастая деталями. А когда поверхность подступила на расстояние вытянутой руки, Алексеев закрыл глаза. Удар о землю вышиб его из кресла, швырнув головой о потолок. Прозвучавший взрыв он уже не слышал, потому что был мертв.
Глава 31
ПОДГОТОВЬТЕ СПИСКИ ДЛЯ НАГРАД
Сталин и в прежние времена старался получить о Гитлере как можно больше информации, а теперь его желание было и вовсе неуемно. Ему интересно было знать, в каком окружении Гитлер провел последние часы в бункере, какова оказалась его последняя воля и кто был человек, который закрыл ему глаза. В какой-то момент Меркулову даже показалось, что на лице Верховного отразилось нечто, похожее на сожаление, когда он объявил ему о смерти Гитлера.
Несмотря на полярность их личностей, в действительности они имели немало общего. Оба они управляли большими империями, во многом одинаково смотрели на мировые проблемы, грезили идеей мирового господства, и каждый из них был по-своему одинок. Добравшись до самой вершины, они и думать должны были одинаково.
Сталин собирал о Гитлере малейшие сведения. Его интересовало, какой он был в быту, а когда однажды услышал, что Гитлер любит пить вечерний чай в обществе адъютантов и секретарш, то лишь усмехнулся, заметив: «Он так и остался низшим чином!»
Осенью 1944 года линию фронта перешел немецкий майор Кюн, связанный с участниками заговора против Гитлера, и Сталин пожелал иметь протокол допроса. Внимательно его прочитав, он даже сделал на нем какие-то пометки. Всеволоду Николаевичу Меркулову порой казалось, что в России не было человека, который знал бы о Гитлере больше, чем Сталин.
– Значит, вы твердо уверены, что Гитлер покончил жизнь самоубийством? – переспросил Сталин тихим голосом, как если бы ожидал услышать иной ответ.
– Да, Иосиф Виссарионович, – уверенно отвечал Меркулов. – Гитлер застрелился.
– Как это произошло? – В голосе Верховного послышалась досада (а может быть, все-таки печаль?).
– О самоубийстве Гитлер заблаговременно сообщил своему окружению.
– Его не пытались переубедить?
– Пытались, товарищ Сталин, но Гитлер не согласился. Ему предлагали прорваться из окружения, но он не хотел об этом и слышать.
– Я его понимаю, – неожиданно широко улыбнулся Иосиф Виссарионович. – Примерно такая же ситуация у меня было осенью сорок первого. Я тоже не пожелал уезжать из Москвы, когда немцы были всего лишь в нескольких километрах от города. Так что там было дальше?
– Гитлер застрелился тридцатого апреля в своем личном кабинете. Ева Браун приняла цианистый калий. Первым к ним вошел Борман и личный адъютант Гитлера Линге. Еву Браун и Гитлера завернули в одеяла, отнесли в парк рейхсканцелярии, вылили на трупы бензин и подожгли.
– Как вы думаете, от них что-нибудь осталось? – с надеждой в голосе спросил Сталин, как если бы рассчитывал увидеть Гитлера живым.
