уважения. На утренней поверке он мог пожать руку смотрящему или подпаханнику – нечто подобное проделывают генералы вражеских армий, когда затянувшаяся война сводит их за круглым столом переговоров.
– Если не будет вертухаев, тогда я своих людей у входа поставлю. Они уж точно его не проворонят.
– Не возражаю.
Большой шмон начался сразу после вечерней поверки, когда арестанты, не пожалев о прошедших сутках, зажили в приготовлениях к следующему дню: собравшись в семьи, чифирили; любители кайфа тайком глотали по углам дурь, а прочие вели бесконечный арестантский треп и беседами торопили возможную амнистию.
Отделение солдат, грохоча тяжелыми коваными сапогами, вошло в барак и решительно заслонило проход. Каждый из солдат имел на поясе дополнительный подсумок. По их решительным лицам чувствовалось, что они готовы штурмовать хоть вражью крепость, однако для приобретения нужного опыта охотно займутся и воровским бараком.
Старший лейтенант Кузькин, следовавший впереди автоматчиков, прокричал, притянув к себе все взгляды:
– Всем лежать!
Преодолев обычную брезгливость, блатные попадали на пол. По личному опыту каждый из них знал, что такие дурни палят чаще всего не от служебного рвения, а от страха.
Сейчас был именно тот самый случай.
– Начальник, в чем дело? – невозмутимо поинтересовался Варяг, продолжавший стоять.
Опрокинуть его на пол мог только расплавленный свинец. Законный вызывающе торчал в центре барака, словно верстовой столб посредине заснеженного поля.
Старлей сделал несколько шагов вперед, а потом проорал Варягу в самое лицо:
– Кому сказано – лежать!!
– Глотку не надорви, – заботливо посоветовал Варяг. – Она тебе пригодится, чтобы на блядей покрикивать.
– Да я тебе... – поперхнулся угрозой Кузькин, подняв руку.
Сейчас в его власти было вбить законного вора прикладами автоматов в пол барака, после чего наступить ему на стриженый затылок. В этом случае авторитет законного будет навсегда подорван. Но с этой минуты старший лейтенант будет подвергаться куда большей опасности, чем слепец, прогуливающийся по минному полю. Кто даст ему гарантию, что завтра какой-нибудь запомоенный элемент, практически потерявший человеческий облик, не ковырнет его брюхо заточкой.
– Попридержи язык, – грубо оборвал старлея Варяг, – если не желаешь совсем без него остаться.
– Ладно, поговорим еще, – с угрозой пообещал Кузькин и, обернувшись к солдатам, которые с интересом ожидали стычки между командиром взвода и титулованным вором, повелительно обронил: – Ломайте полы! Ищите тайники! Да шмонайте как следует!
Двое солдат, вооруженных ломами, казалось, только и дожидались этой команды. Они с яростью расщепляли полы, как будто рассчитывали обнаружить клад с золотом. Доски недовольно трещали, с грохотом ломались – создавалось впечатление, будто огромный фрегат на полном ходу налетел на риф.
– Искать!.. Искать везде!!
Краснопогонники даже не сумели бы ответить, чего же, собственно, они ищут, но проворными опытными ищейками принялись рыхлить штыковыми лопатами.
– Здесь ничего нет, товарищ старший лейтенант.
– Ищите по углам. Они любят делать там тайники.
– Начальник, а кто потом все это будет обратно складывать? – приподнялся на руках Маэстро.
– Лежать! – гневно прикрикнул старший лейтенант.
Маэстро почувствовал, как тяжелый приклад уперся ему между лопатками. Вновь затрещали доски, и мальчишеский голос почти виновато сообщил:
– Ничего нет, товарищ старший лейтенант.
– Не останавливаться. Искать дальше! Пока не найдем, никто не выйдет из барака!
Развороченные расщепленные полы торчали прогнившими зубами. Из распотрошенных матрасов, словно кишки из брюха смертельно раненного животного, вываливалась комковато-грязная вата. Потолок тоже был вскрыт, и ошметки серой штукатурки густо забрызгали верхние ярусы шконок.
Варяг не опасался, что тайники будут найдены, хотя бы потому, что мастырил их развеселый и речистый Балда. Блатной умел находить такие места, куда забывал заглянуть даже опер, искушенный в сыскном ремесле. А чтобы приманку не почувствовала ищейка, ее, как правило, присыпали табаком.
Варяг чувствовал, что на этот раз поиски ведутся совсем неспроста. Впрочем, если бы хозяин захотел подбросить ему наркоту, чтобы спровадить в другой лагерь, а то еще хуже – добавить срок, то уже давно сделал бы это. Оставалось набраться терпения и подождать развязки.
– Довольно! – наконец распорядился старший лейтенант.
Солдаты охотно отложили в сторону лопаты и ломики и посмотрели в глаза Кузькину с преданностью добросовестных ищеек.
– Варяга и всю его кодлу отвести в производственный барак. Там у него будет время, чтобы поразмыслить о правилах хорошего тона.
Производственный барак в настоящее время использовался под склад, где хранилась всякая ветошь и хлам. Когда-то в нем размещался цех для пошива телогреек. Но последний месяц он стоял совершенно пустым. Барак этот был отделен от общей зоны высоким забором. Старожилы зоны рассказывали о том, что в самый разгар «сучьей войны» в этом бараке помещались красные, а когда их как-то всех повырезали в одну из ночей, о нем на некоторое время забыли. В лагере поговаривали, что начальство планирует поселить там всю петушню.
Слух не оправдался. Вот, значит, для чего сгодился. Губы Варяга презрительно скривились.
– Всех? – недоуменно переспросил командир отделения.
– Всех до одного! И не мешкать! – Кузькин повернулся к Варягу и грозно произнес: – Да чтобы без глупостей. Не хочу, чтобы мои хлопцы грех на душу брали.
Зэки вопросительно посмотрели на Варяга – ты пахан, тебе и решать.
– Ладно, отчаливаем, бродяги. Пусть пока покуражатся, – сказал Варяг и зашагал к двери.
Глава 22
РЕШЕНИЕ СХОДА
На сход блатные собрались в БУРе. Было их пятнадцать человек, хотя, по всем раскладам, должны были прийти двадцать два. Но еще утром шестерых, самых горластых воров, которые твердо держали сторону Варяга, Беспалый распорядился отправить в лазарет, якобы на медосмотр. Орех смекнул, что кум ему подыграл и лишил Варяга дополнительной поддержки.
Варяг с интересом посматривал на сторонников Ореха. Ему было любопытно узнать, чем же таким особенным этот мелкий воришка сумел привлечь на свою сторону уважаемых воров, парившихся в зоне уже не первый год. Большинство из них были ворами с понятием, и Варяг с легкостью отнес бы их к правильным, если бы они не симпатизировали Мишке Орешину.
Одним из таких был Репа, получивший кликуху за постоянно желтоватый цвет лица. Когда-то он был карманником высочайшего класса, за что в ментовке ему сломали пальцы. Репа пользовался заслуженным авторитетом среди братвы, но сейчас он напоминал обычного быка и готов был предупредить любое желание пахана. Другого его кореша нарекли Лупатый за пучеглазые, словно у крупной жабы, глаза. Некогда Лупатый промышлял квартирными кражами и пользовался огромным уважением среди блатных, был в кодле Муллы, но потом неожиданно поменял «квалификацию» и стал держателем катрана. «Каталы» утверждали, что его катран был одним из самых надежных в Москве. Народ к нему захаживал денежный и серьезный. Вращаясь в среде шулеров, Лупатый не растерял былого авторитета, а, наоборот, умножил его. Трудно было понять, что же заставило такого уважаемого человека, как Лупатый, глядеть теперь Ореху в рот. Деньги? Но каждый из воров по-своему бессребреник, а если чем-то и дорожит, так несколькими глотками горячего чифиря. Возможно, Орех знал о нем нечто такое, что держало именитого вора на коротком поводке и заставляло его смотреть в рот смотрящему и послушно кивать на каждое его слово.
Любой из воров дорожил своей репутацией, как девица невинностью. Варяг вспомнил случай, когда
