Особенно зацепили слова одного «борца» – 'переписка с неким Джеком Саргати'. «Неким»! Дальше идти некуда.
Вывод по Пункту 2. Кажется, «мы» здорово наступили «им» на хвост. Остается определить, кто, собственно, такие 'мы'?
TIMELINE
QR -90-0
1-2.
Он пытался прогнать песню, как гонят прочь непрошеную осеннюю муху – зажившуюся на свете предвестницу беды. Не получалось. В его прежнем мире, очень большом и несовершенном, песня ему очень нравилась, он хорошо знал ее автора, они дружили…
Главное же, в песне была правда. 'Ведь подземные жители и птицы райские, осенние ливни и грозы майские, холодные луны и солнце палящее – я знаю, что все это – не настоящее.' Его друг пел о совсем ином мире, не об этом – маленьком и таком внезапно неуютном, но здесь тоже все казалось ненастоящим. Даже цвета исчезли, оставив в арьергарде один лишь – серый. Громадный террикон потерял краски, превратившись в громадное бесформенное пятно посреди неровной тверди. Он вспомнил терриконы своего детства – рыжие, старые, поросшие многолетним кустарником. Этот пока «живой», летом наверняка дымится, ад в каменном чреве работает в полную силу. Так и должно быть. Его Мир моложе, здесь еще ничего не перегорело, не ушло в небо бесцветным ядовитым дымом…
Мир выходит из-под контроля, бунтует, живет по собственной программе. У Мира оказалась своя воля…
Он заставил себя усмехнуться. Лет через десять один пролетарский поэт назовет подобные излияния 'мелкими рассуждениями на глубоком месте'. Самый конец ноября 1917-го… Мир и должен быть таким – на последнем издыхании, переполненный разного рода неверными псами. Скоро это серое небо наполнится снарядами и бомбами, а он ничего не сможет…
Я ничего не смогу…
– Отставить! Я сказал – отставить!
Резко встал, поправил фуражку. Выпрямился. Полез рукой в карман. 'Номер один' сейчас без толку, корреспондентская карточка 'The Metropolitan Magazine' тоже… Вот!
– Кайгородов, не дурите! – резко бросил штабс-капитан. Подстрелят за милую душу! Если у них, конечно, в наличии душа…
Отвечать не хотелось – ни времени, ни желания. Рука наконец-то зацепила нужное, извлекла, расправила… Кто тут ближе?
– Хивинский, помогите завязать!
– Ого!
И ничего не «ого». Обычная красная повязка, даже без надписи «ДНД». Такие надевали распорядители на первомайской демонстрации – или на ноябрьской, по сезону.
– Отменно, отменно, – комментировал Згривец, наблюдая, как поручик ловко завязывает узелки, – Вам бы еще, господин капитан, кумачовый штандарт в руки – с надписью 'Вся власть Учредительному Собранию!'
Я поглядел вперед, на неровный склон, на маленькие бегущие фигурки. Нет, уже не бегущие. Муравьи с красными повязками наверняка выдохлись, к тому же стрельба стихла, их оставили в покое. Может, повернут назад? Едва ли, им, как и нам, хочется оказаться в безопасности, зарыться от врага поглубже в эту холодную землю, они спешат сюда…
Я ничего не смогу изменить. Солнце не встанет на западе, даже не вынырнет на миг из-за облаков, и неверные псы ноября 1917-го скоро начнут рвать друг друга – враг врага! – на части. Но я и не собираюсь ничего менять во Вселенной. Речь сейчас о другом. Совсем необязательно умножать собственные неприятности…
– Не похожи, – рассудил Хивинский, справившись с повязкой и критически оглядев результат, – Максималисты предпочитают, так сказать, рубища…
Кажется, образ комиссара в черной коже еще не стал популярен.
– Не стреляйте пока, – вздохнул, – только если побегут прямо сюда.
Возразили в три голоса – портупею Иловайскому тоже приспичило меня вразумить, но на спор уже не оставалось времени.
– Згривец, вы – за старшего. Только, ради бога, не устраивайте здесь Фермопилы!..
Я замедлил шаг, когда до беглецов оставалось не больше сотни метров. Они меня уже видели, и нарываться на случайную пулю не хотелось. К тому же стоило приглядеться к незваным гостям. То, что это не солдаты, я понял почти сразу, но вот детали…
Первой деталью был, конечно же, пулемет. Какой именно, понять мудрено, однако явно не киношный «Максим». Что-то большое, наверняка очень тяжелое. Его волокли трое – крепкие саженного роста парни, без шапок, в расстегнутых штатских пальто.
Все-таки не бросили!
Остальные тоже были гражданском, лишь на двоих я заметил шинели. Красные повязки – только у пятерых, зато винтовки почти у всех.
Итак, пулемет, два десятка винтовок, двадцать три орла. Нет, двадцать четыре. Только не орла – спринтера.
Вероятно, орлы-спринетры столь же внимательно разглядывали мою скромную персону. Повязку, конечно, увидели, поэтому и не пытались стрелять. Пока…
Остановились… Стали группироватся возле высокого худого парня в широкополой шляпе… С повязкой?
