– А ты не знаешь?
– Нет. Я никогда еще ни с кем не обменивался кровью.
– Я тоже. Но один раз мне пришлось наблюдать за этим несложным ритуалом, – Резо задрал рубашку и осторожно выудил из-за пояса большой кухонный нож. – Надрез лучше всего сделать на руке. Вот в этой ложбинке между большим и указательным пальцем. Видишь?
– Вижу, – идея, похоже, вдохновила Рекрута. – И что дальше?
У Бармаша по-прежнему было много приятелей из числа интернатовских ребят, он все так же пользовался всеобщим уважением, но назвать своим настоящим другом он мог только одного человека. Резо Зурабишвили. Человек, с которым он за истекшие два года с момента их первого знакомства провел плечом к плечу не одну жестокую схватку. Сергей знал, что может безоговорочно доверять Резо. И знал, что в случае необходимости, он сам отдаст за него жизнь.
– Я делаю надрез. И точно такой же надрез делаешь ты, – продолжал объяснять Резо. – Потом мы прижимаем раны друг к другу и меняемся кровью.
– И все? Вот так просто?
– Это не просто, – возразил грузин. – Пойми, Рекрут, вопрос не в том, что ты делаешь при этом, а в том, что ты чувствуешь. Кровное братство – священные узы, и если ты не готов?..
– Да нет, я готов, готов. Взрезай!
Их глаза встретились. Резо поднес острие ножа к ложбинке между пальцами и слегка надавил на рукоятку. На смуглой коже выступила алая капелька крови. Было больно, но грузин даже не поморщился.
– Теперь ты, – он передал нож Рекруту.
Бармаш сделал себе надрез иначе. Он не стал прокалывать кожу, а просто полосонул по ней лезвием. Резо сжал себе кисть другой рукой, чтобы кровь шла интенсивнее.
– Давай руку.
Мальчишки прижали раны друг к другу. Капли крови Резо смешались с каплями крови Рекрута, и из места соприкосновения двух рук на пол упала уже одна большая кровавая капля.
– И что теперь? – спросил Рекрут. – Нужно что-то говорить? Да?
– Да, нужно. Повторяй за мной. Я, Резо Зурабишвили...
– Я, Сергей Бармаш...
– Клянусь всегда и во всем...
– Клянусь всегда и во всем...
– Следовать за своим кровным братом...
– Следовать за своим кровным братом...
– Его беда – моя беда, его боль – моя боль, его жизнь – моя жизнь...
– Его беда – моя беда, его боль – моя боль, его жизнь – моя жизнь...
– Если я когда-нибудь нарушу эту клятву или пойду против своего кровного брата, пусть меня покарает рука Всевышнего!
– Если я когда-нибудь нарушу эту клятву или пойду против своего кровного брата, пусть меня покарает рука Всевышнего!
Резо улыбнулся.
– Теперь мы с тобой кровные братья, Рекрут.
Он не стал говорить другу о том, что текст клятвы придумал сам всего пару секунд назад. Зачем? Рекруту ритуал понравился. Это было видно. Он сиял, как пятиалтынный.
– И это все?
– Все. Главное, помни о клятве.
– Добро. Буду помнить.
Они оба рассмеялись и тепло обнялись при этом...
– Автомобиль ждет нас внизу, Резо, – объявил чекист и первым вышел из комнаты. – Спускайся.
Грузин еще раз обвел долгим взглядом помещение, где он провел минувшую бессонную ночь, и последовал за чекистом.
Они вышли на улицу. Второй чекист, в котором Резо узнал вчерашнего рыжебородого возницу, стоял, облокотившись на переднюю дверцу авто. Его напарник неспешно раскурил папиросу.
– Садись, – бросил он, обращаясь к Резо.
Жиган разместился на заднем сиденье.
– Ты глянь на небо, – обратился один чекист к другому, глубоко и смачно затягиваясь. – Как свинцом обложило. Снег будет идти весь день, не переставая.
– Да, – протянул второй. – Завтра сугробы будут – ни пройти ни проехать.
Они не спешили забираться в салон и продолжали топтаться у обочины, когда со стороны Большой Бронной выскочила пролетка и на полном ходу устремилась в направлении черного автомобиля с двумя распахнутыми настежь дверцами. Человек, сидевший в экипаже, поднялся во весь рост, вкинул руку и выстрелил пять раз кряду. Сигарета вывались изо рта чекиста. Он сложился пополам, негромко застонал, а затем рухнул лицом в снег. Его напарник также схлопотал две пули раскрытой грудью. Резо видел, как он отчаянно тянулся пальцами к кобуре, но сил на такой подвиг у сотрудника ЧК не хватило. Кровь пошла горлом, и он замертво упал рядом со своим товарищем.
Пролетка остановилась, и Резо без труда сумел узнать сидящего на козлах Чиграша. Рука жигана была перетянута серой тряпицей выше локтя, но это нисколько не мешало ему уверено править двумя пегими поджарыми лошадками, запряженными в экипаж. Человеком, столь лихо расправившимся с двумя чекистами, оказался Митяй. Он проворно спрыгнул с подножки и, держа «наган» в правой руке, быстро прошел к автомобилю. Резо наблюдал за его приближением через стекло. Бежать было уже бесполезно. Пытаться оказать сопротивление нечем. Впрочем, если бы вчера грузин не отдал чекисту свой «наган», он и в этом случае ничего, наверное, не предпринял бы. Подсознательно Резо готов был к такому повороту событий. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так через год. Его бы все равно достали.
«Если я когда-нибудь нарушу эту клятву или пойду против своего кровного брата, пусть меня покарает рука Всевышнего!»
Резо сожалел только о том, что ему так и не суждено еще раз увидеться с сыном, взглянуть в его ясные глаза, заключить в объятия...
Митяй остановился напротив раскрытой дверцы. Дуло его «нагана» смотрело точно в правую глазницу Резо. Одного единственного оставшегося в обойме патрона было достаточно. Митяй спустил курок. Голова Резо дернулась. Кровь брызнула на сиденье автомобиля.
– Сука! Это тебе за Рекрута!
Митяй опустил руку с «наганом» и бегом вернулся к пролетке.
– Гони, Чиграш, – распорядился он, вскакивая на подножку.
Чиграш по очереди ударил хлыстом каждую из лошадок, и экипаж помчался по Огудалова, стуча колесами по булыжной мостовой. В конце квартала к ним в пролетку запрыгнул и маленький юркий пацаненок в расстегнутой на груди рыжей телогрейке.
Не отрывая взгляда от портрета покойный жены, Камаев неспешно взял в руки «наган» и скрупулезно, педантично протер его полой собственной рубахи. Затем так же старательно он протер и патрон. Вставил его в обойму. Одним щелчком вернул барабан на прежнее место и несколько раз прокрутил его. Определить теперь, в каком из гнезд барабана находился смертоносный заряд, не представлялось возможным. Но в этом и заключалась суть «русской рулетки».
– Я очень надеюсь на встречу, Анюта, – вполголоса произнес Виктор Назарович, обращаясь к изображению на снимке.
Он развернул «наган» и вставил его дулом в рот. Указательный палец коснулся спускового крючка. Камаев закрыл глаза.
Осторожный стук в дверь не позволил чекисту произвести традиционного утреннего выстрела. Он неохотно вынул изо рта дуло и убрал руку с оружием под стол. Фотография в рамке осталась стоять на прежнем месте. Стук повторился.
