поднять руку на брата. Веришь ли ты мне?
– Да, – неуверенно согласился Дмитрий.
– Помоги же мне тогда занять великокняжеский стол, Дмитрий, отблагодарю тебя, не обижу!
Как невозможно пройти мимо нищего, сидящего на паперти, чтобы не бросить в раскрытую ладонь мелочь, так немилосердно отказывать в помощи раскаявшемуся брату.
– Как же я помогу тебе, Василий? Московский стол Василий Васильевич занял крепко, и бояре за него. Стоит только ему бросить клич, со всей Руси воины сбегутся.
– У меня к тебе будет только одна просьба… ты с Васькой дружи.
– Дружить? – не понял брата Дмитрий.
– Делай вид, что ты ему верный союзник, а как только он где оступится, дай мне знать. Зверя легче всего бить, когда он в западне. Обещаешь?
– Обещаю.
Разговор между князьями был долгий, и полки терпеливо ждали, парились в доспехах и кольчугах.
Обнялись братья на глазах у всех и разъехались каждый в свою сторону.
В Галиче полки Василия Косого простояли недолго. Замирился князь с братьями и с легким сердцем пошел в Устюг.
Брать нужно город за городом, чтобы потом навалиться на великого князя с великою силой.
Крепкими деревянными стенами преградила путь Василию Косому крепость Гледен.
Воеводы подступили к Василию:
– Когда брать, государь, прикажешь? Может, с ходу, авось не ждут?
– Посмотри, на башнях забегали. Приготовились уже. Крепость не слабая. Подождем вятичей, вот тогда и приступим.
Некогда Юрий Дмитриевич опирался на своевольных вятичей, и сейчас Василий Косой решил прибегнуть к услугам их воинственной дружины. А за подвиги жалованье платил серебром, самоцветами. Знал князь и то, что у вятичей с устюжанами давняя вражда. Не могут составить одно целое огонь и вода: вот вятичи с устюжанами и не знали мира, уничтожая друг друга без жалости. Не живут в одной берлоге два медведя, так и они не могли быть добрыми соседями. Крепость Гледен для вятичей – лакомый кусок.
Вятичи прибыли на третьи сутки. Говорливые и неугомонные, они задирали ратников Василия и весело гоготали, когда шутки достигали цели.
На следующий день был назначен штурм. Василий Косой велел подкатить к городу наряд, и каменные ядра с глухим стуком обрушивались на деревянные стены крепости. Уже несколько ночей не спал город. Восьмые сутки без продыху засыпали его дворы стрелами, палили из пищалей. А он несокрушимой твердыней продолжал стоять, загораживая Василию дальнейший путь.
Который раз объезжал князь детинец, но, маленький, крепко сбитый, он утесом возвышался над ровным полем. Слишком высоки были стены, очень крепкими – ворота, глубоким – ров. Конечно, можно взять крепость терпеливой осадой, но терять время Василию не хотелось. Соберется московский князь с силушкой да и ухнет по братовой рати.
Оставалось единственное – хитрость.
– Кто в крепости воевода? – спросил Василий Косой у подъехавшего вятского воеводы Ушастого.
– Князь Оболенский… Вон он, на стене броней сверкает, – ткнул пальцем воевода на одну из башен, на которой, презирая пролетавшие рядом стрелы, стоял ратник в дорогих доспехах. Знатен, видать, золотым блеском слепит глаза. – Отважен. Ни стрел, ни великокняжеского гнева не боится. А если сеча, так в первых рядах. Доводилось мне с ним знаться. Бывало время, когда на пиру за одним столом сидели. В бою храбр, а в речах что дитя малое, каждый его обмануть сумеет. Доверчив, есть в нем что-то от блаженного. – И по интонации воеводы трудно было понять, чего было больше в его словах – укора или восхищения.
– Блаженный, говоришь, дитя малое. А это мы сейчас проверим. Пошли в детинец посланца, и пусть от моего имени скажет: если сдадутся на мою милость, никого не трону, а еще и награжу. Если будут сопротивляться дальше – перебью всех до одного, а крепость спалю! И пусть не рассчитывает на помощь московского князя, до него далеко. Если согласны крепость отворить, пусть протрубят, а на башне белое знамя вывесят и ворота пусть распахнут поширше, чтобы я войти смог.
Ратник с башни уже спустился. Глухо ахнула со стен пушка, и тяжеловесное ядро со свистом опустилось в нескольких саженях от Василия Косого. Конь шарахнулся в сторону, едва не скинув седока на землю. «Ладно, князь Оболенский, это тебе учтется!» – зло усмехнулся Василий.
Уже четвертый час стояло затишье: стрелы не летали, не палили пушки. Видно, думу думал князь Оболенский, и только, как и прежде, из бойниц темными жерлами угрюмо торчали пушки.
Василий уже совсем отчаялся в ожидании, когда призывно запела труба. Широко отворились ворота, приглашая незваного гостя.
– Теперь с Богом!
Вскочил Василий на коня и, тронув поводья, повел за собой дружину в сдавшуюся крепость.
Князя Оболенского Василий увидел сразу. На нем были все те же золоченые доспехи, шлем расстегнут, меч вложен в расписные ножны.
«На спасение надеется, – скривился Василий Косой, – поверил, дуралей, что я и вправду всех пощажу».
– Почему шелом передо мной не снимешь? – Глаза Василия Косого зло сверлили воеводу.
– Я московский воевода, – строптиво отвечал князь. – У меня один господин, великий князь Василий Васильевич.
Нет, не договориться ему с Оболенским, и Василий что есть силы ударил шестопером по тонкому лицу воеводы. Стальные лепестки с хрустом глубоко врезались в кость.
– Православные, что же это делается? – завопил монах, стоявший рядом. – Почто князя убили?! – орал он, показывая на бездыханное тело князя Оболенского. – Васька Косой обещал нам кровь не проливать, а сам воеводу срубил! Теперь он нас всех побьет!
Василий Юрьевич знал о том, что на Руси он прослыл не московским князем, а Васькой Косым, подчас ему казалось, что он слышал за спиной боярский шепот: «Бог шельму метит!» И тогда гнев заливал ему лицо.
Здесь же Василий Юрьевич оставался спокоен, и бояре, ехавшие за князем, недоумевали.
– Повесить монаха, – равнодушным голосом произнес Василий. – На башне повесить! Пусть клевать его прилетят вороны со всей округи.
Дюжие молодцы подхватили под руки сопротивляющегося монаха и поволокли по лестнице к башне, откуда еще совсем недавно князь Оболенский взирал на полки Василия. Монаху живо набросили на шею веревку, закрепили ее на коньке крыши и сбросили трепыхающееся тело вниз. Раза два дернулся монах, а потом затих, сильно раскачиваясь.
– Остальных строптивцев посечь мечами. Пусть запомнят Ваську Косого.
Полки будто ждали этого приказа: разбежались по домам, башням и, не жалея ни малого, ни старого, секли всех подряд. Скоро все было кончено. Крепость опустела. И все равно не мог Василий Косой унять свой гнев.
– Крепость сжечь! Золото и серебро в обозы! – И повернул коня к воротам.
Василий Юрьевич не любил оборачиваться. Но сейчас ему хотелось увидеть поверженную крепость. Он оглянулся назад. Огонь рвался в самое поднебесье, казалось, его огненные языки дотянутся до самого Бога. Полыхали дома, крепостные стены, маленькими кострами горели убитые горожане.
На душе у Василия Косого малость полегчало. Впереди его ждала Москва.
Из терема Софья Витовтовна спустилась по широкой лестнице и по длинному коридору пошла на государеву половину. Лицо ее, против обыкновения, было открыто, и стража, заслышав шаги, низко кланялась, опасаясь дерзким взглядом оскорбить великую княгиню. Старухи приживалки, повязанные черными платками, еще издали приметили Софью Витовтовну и сгибались до самого пола.
– Здравствуй, государыня, здравствуй, – шамкали они беззубыми ртами.
Бывало, государыня остановится, поговорит, послушает жалобы старух, а то и пригласит к себе на трапезу. Сейчас она быстро прошла мимо, не обращая внимания на их заискивания. Остановилась у горницы Марии Ярославовны, распахнула дверь и увидела невестку, сидящую у окна.
Разве могло что-то укрыться от внимания Софьи? Княгиня унаследовала от своего отца не только
