собственная. Если сейчас ты убьешь Улу-Мухаммеда, я женю тебя на одной из своих дочерей и объявлю наследником, если нет… и Улу-Мухаммед убьет тебя, лежать твоему телу в степи… непогребенным. Ты понял меня, Ахмат?
Юноша улыбнулся – большего подарка ему никто не сулил. Он прижался щекой к сапогу повелителя и поблагодарил:
– Спасибо за честь, великий эмир!
– Я пока еще не великий, но с твоей помощью я надеюсь стать им.
Ахмат приходился дальним родственником эмиру, находился в его доме больше из милости, чем по зову крови. Позже, обратив внимание на его силу и ловкость, эмир поставил Ахмата во главе своей личной охраны. Юноша действительно был очень силен и вынослив, и трудно сыскать среди воинов Гыяза другого такого же.
Ахмат терпеливо дожидался, когда же Аллах услышит его многочисленные молитвы и подарит наконец удачу. Кажется, этот час наступил. Гыяз-Эддин не имел сыновей. Кто из повелителей, будь он даже самым великим, не знает, как непрочна его власть на земле, если у него нет наследника. Дочери не опора – не жить им в родном гнезде, и сейчас Гыяз невольно раскрыл перед Ахматом свое сокровенное желание – видеть Ахмата не приемным, а родным сыном.
– Береги себя!
Юноша ловко вскочил в седло, жеребец поднял голову высоко вверх, фыркнул, словно слышал разговор с эмиром и уже нес возможного наследника Золотой Орды в центр поля навстречу Улу-Мухаммеду.
Ударили барабаны. Зазвучали трубы.
Ахмат с Мухаммедом сходились медленно, осторожно, присматривались друг к другу. Ахмат был силен, и крепкое тело совсем не чувствовало тяжести снаряжения. Юноша легко поворачивался в седле и играючи управлял послушным жеребцом. Мухаммед усмехнулся. Крупен! Что ж, легче будет нападать. И когда наконец они решили начать поединок, с криком, с гиканьем, с копьями наперевес погнали коней навстречу друг другу.
Улу-Мухаммед уже близко видел черные глаза юноши, широкие брови, сходящиеся к узкой переносице, ровные зубы, обнаженные в крике, и, приподняв копье, бросил его прямо в открытый рот. Ахмат успел подставить щит, но удар был так силен, что с хрустом расщепил дерево, и заточенный наконечник застрял в груди Ахмата. Юноша обхватил копье руками, пытался вырвать его, но руки не слушались, а конь, почувствовав, что хозяин больше им не управляет, остановился, и Ахмат, повернувшись к эмиру, успел прошептать:
– Прости… повелитель… – И огромное тело джигита сползло на землю.
Лицо эмира оставалось бесстрастным: не дрогнули губы, не появилась грусть в глазах, и только слова, произнесенные тихо, выдали тоску повелителя:
– Видно, наследовать мой трон племянникам. Пусть Улу-Мухаммед уезжает, и чтобы никто не смел вставать на его пути до самого Бахчисарая.
Молчал и Улу-Мухаммед. Уезжал великим властителем Золотой Орды, возвращался только правителем Бахчисарая. А ведь тесно ему будет на Крымской земле. Привык Улу-Мухаммед к бескрайности своих степей, но ведь таков был уговор перед поединком. И свои далеко идущие планы никому не хотел выдавать хан.
Улу-Мухаммед оглянулся назад только тогда, когда затихли барабаны, не раздавался больше зов труб. Степь навсегда развела двух правителей.
Тегиня, как всегда, находился рядом. Мурза умел оказываться с повелителем, когда ему было хорошо, и всегда держался рядом, когда хану приходилось нелегко. Так ведет себя преданная собака, которая чувствует беду, – вот оттого и трется у ног хозяина, ищет ласки. Но вместо дружеского похлопывания частенько получает удар нагайки: отбежит обиженный пес, залижет рану и простит хозяина. Видно, уж такова судьба каждой верной собаки – брать на себя хозяйскую боль.
– Пошел прочь! – прикрикнул на Тегиню Улу-Мухаммед.
Мурза только пожал плечами, но от хана не отошел.
– Хан, ты зря сердишься на меня. Я всегда был самым преданным из твоих людей. Я знаю, что ты не в себе и поэтому зол на всех. И твои обидные слова не дошли до моего сердца.
– Прости меня, брат, я сам не знаю, что говорю. Да, я потерял половину своей Орды, но я мог потерять все! Мне нужно было отдать ему половину земель, чтобы собраться с силами и вернуть себе остальное.
– Эмира нужно убить! – сказал Тегиня. – Он доверяет своим людям и ближайшему окружению. Он часто разъезжает по своим землям без большого сопровождения, мы можем напасть на него и убить. Ты только прикажи. Его, так же как и тебя, не устроит половина Орды, и он захочет забрать остальное.
Улу-Мухаммед нахмурился.
– Ты прав, так оно и будет. Но для этого не самое лучшее время. Убивать эмира в открытую не выход. То, что Гыяз доверчив, – правда… Ему бы быть муллой, а не правителем Орды. Но его окружение куда бдительнее, чем он сам. Здесь нужно действовать похитрее. Как ты думаешь, Тегиня, может, в подарок эмиру и в залог нашей дружбы следует преподнести халат, пропитанный ядами?
Тегиня отрицательно покачал головой.
– Он не будет носить этого халата. Его люди даже не дадут эмиру притронуться к нему.
– Может, следует пригласить его к себе в гости и убить где-нибудь на охоте?
– Он может отказаться от встречи. Мир не наступает на следующий день после окончания войны. Я знаю, как нам нужно поступить. Эмир держит подле себя лекаря, который очень падок на золото. Гыяз доверяет ему. Я думаю, за деньги лекарь мог бы подсыпать своему господину ядовитое зелье в пищу.
Улу-Мухаммед молча кивнул. Хорошо иметь рядом с собой умного советника, тогда часть твоих личных забот становится и его собственными.
Проехав полверсты, хан наконец произнес:
– Я всецело доверяю тебе, брат. Сделай так, чтобы эмира не стало. Меня не интересует, как это будет исполнено, главное, чтобы он не помешал мне больше стать ханом Золотой Орды! – И, хлестнув коня, Улу- Мухаммед вырвался далеко вперед, оставив Тегиню в одиночестве.
Не всегда Аллах милосерден к своим рабам, видно, каждому из них он воздает за меру содеянного.
И года не прошло с тех пор, как Гыяз-Эддин стал ханом Орды, а тяжкий недуг успел иссушить его сильное тело. Гыяз превращался в ветхого старика, кожа на его лице обвисла и потемнела, напоминая иссушенную в зной землю – была такой же безжизненной и серой. Уже не привлекал его гарем, и все чаще Гыяз проводил ночи в одиночестве. Во дворце перестал звучать его громкий смех, а по длинным коридорам ступала, наводя суеверный ужас на окружающих, тень некогда могущественного эмира. То, что для мурз уже давно стало очевидным, Гыязом не признавалось, и он с упорством одержимого пытался переломить недуг. Гыяз-Эддин по-прежнему призывал к себе любимого лекаря, следовал его советам и пил зловонный и мутный настой. Иногда ему и вправду становилось легче, и однажды ночью он пожелал, чтобы евнухи привели к нему в спальню любимую жену. Эмир продержал женщину до самого рассвета, но через день дряблое лицо покрылось гнойной коростой, и Гыяз слег совсем.
Мурзы, считавшие своего господина едва ли не наместником Аллаха на земле, не отходили от его ложа ни на миг. Эмир не оставил после себя наследников, и каждый из приближенных понимал, что со смертью господина решается и его собственная судьба. Гыяз имел немало врагов, однако могущество его было подобно прочной крепости, и вот сейчас это сооружение грозило рухнуть и похоронить под обломками своих творцов. Мурзам уже никогда не найти такого сильного покровителя, слишком высоко поднялся Гыяз-Эддин и выделялся среди других правителей, как огромная гора среди низких холмов с чахлыми кустарниками.
Только бы Гыяз-Эддин выжил!
Эмир почти покидал бренную землю, только иногда просыпался, усилием воли стряхивал с себя сон и, благодарно улыбнувшись дежурившим у постели мурзам, опять впадал в забытье.
У престола Аллаха растет дерево, на листьях которого начертаны имена смертных. Жизнь каждого из них заканчивается в тот миг, когда лист с его именем пожухнет и, лишенный питательных соков, сорвется с ветки.
Гыяз умер тихо, совсем незаметно для окружавших его мурз. Аллах забрал его исстрадавшуюся душу, оставив высохшее тело людям. Впервые на утренней молитве мулла не упомянул имени эмира: он больше не числился в живых. А немного позже в Сарайчик въехал Кичи-Мухаммед. Походило, что в Сарайчик он
