собственный двухэтажный дом, в котором на первом этаже помещался весьма прибыльный магазин. Торговал мещанин Остерман всем, что могло приносить какой-либо доход.
В его магазине можно было купить ружья, дробь, порох, пыжи и прочую охотничью дребедень.
Если вы строились, за арматурой надо было обратиться к Остерману. Равно как и за стеклами, в том числе зеркальными и цветными, лампами, подвальными иллюминаторами, клеем, досками, черепицей, гвоздями, шурупами и прочим ремонтно-строительным инструментарием.
Ежели в вашем доме образовался покойник, искусственные цветы и венки всех размеров также можно было приобрести у Ессевия Остермана.
Кроме того, Остерман принимал подряды на остекление частных и казенных домов, фабрик и заводов. Это его магазин торговал стеклянным кирпичом, из которого был выложен один из корпусов знаменитой алафузовской льнопрядильной фабрики, и его зеркальные окна в частных домах отражали взгляды прохожих в небедных кварталах губернской Казани.
С поручением Ноя Нахмановича Циммерлинга он справился отменно – как, собственно, справлялся со всеми делами, кои ему приходилось решать в свои сорок с небольшим лет.
Об ушкуйниках, как выяснил друг Яцек, писали Никоновская и Тверская летописи, историограф Карамзин и знаменитый казанец, ректор императорского университета Карл Фукс. Остерман все сведения аккуратно заносил в свою записную книжицу в кожаном переплете с золотым тиснением на обложке, и к концу следующего дня, после разговора с Циммерлингом в Черноозерском ресторане, в книжице появилась исполненная аккуратным бисерным почерком следующая запись:
– Ну что же, рассказ твоего хохла Панченко вроде подтверждается, – сказал Остерман, владелец магазинов и доходных домов, приехавшему из Козловки Ною Циммерлингу. – Были и ушкуйники, и города они брали, и стан на Волге близ Козловки имелся. И награбленных сокровищ со златом-серебром да с драгоценными камешками имели в бесчисленном количестве; вот только непонятно, где все это добро теперь запрятано…
– А я их видел, – без всякого предисловия выпалил Циммерлинг. – Своими глазами.
– Что ты видел? – опешил Остерман.
– Сокровища эти видел. Вернее, те, что Панченко отыскал.
И Ной Нахманович, волнуясь, что ему было совсем не свойственно, стал подробнейшим образом рассказывать про свою «разведку»…
На следующий день после посиделок в Черноозерской ресторации господина Ожегова отправился Ной Нахманович Циммерлинг в гостиницу «Европейскую», что на Воскресенской улице, благо еще в день знакомства с приятнейшим молодым человеком по фамилии Панченко узнал – так, ненароком, – где тот изволил остановиться.
К его удивлению, он застал в номере Вольдемара Аркадьевича купца Мясоедова и какого-то тощего студента, постоянно кашлявшего в мосластый кулак.
– Ай-ай-ай, – попенял Циммерлингу Вольдемар, поздоровавшись и представив его присутствующим. – Ведь я же просил, чтобы вы никому о моем предприятии не говорили.
– А я и не говорил никому, – неожиданно для себя сконфузившись, ответил Циммерлинг. – Ей-богу…
– Да брось ты, Ной, – подал голос знакомый Циммерлингу по купеческому клубу второй гильдии купец Мясоедов. – Полгорода говорит уже о козловских кладах.
– Поверьте, Вольдемар Аркадьевич, – приложил Ной Нахманович руку к тому месту, где у всех нормальных и более-менее порядочных людей надлежало быть сердцу. – Я о нашем деле никому не…
– О нашем? – загорелся Панченко. – Так вы тоже в деле?
– Ну-у, возможно, – замялся Циммерлинг, – вначале хотелось бы съездить на место, поглядеть…
– Поглядеть, значит, – не очень весело усмехнулся Панченко, и Циммерлинг – о ужас! – почувствовал себя виноватым за такое неверие людям. Впрочем, не шибко виноватым, а так, слегка, да в общем-то и не слегка даже, а чуток, сущую мелочь. Так, что-то вроде комариного укуса, который даже и не состоялся, а в ушах – тонкий звон комариного полета и некая досада на кончике языка.
– А что? – неожиданно поддержал Циммерлинга Мясоедов. – Товар, прежде чем его купить, поглядеть да пощупать завсегда надобно… Таково правило торговли.
– Хорошо, – согласился Панченко. – Вот завтра все и поедем. Вы поедете? – обратился он к студенту Нуждину.
– Нет, я не могу, – ответил тот. – Мне до вакации еще недели две.
– Ну, смотрите, – заключил с улыбкой Панченко. – Итак, господа, завтра в восемь утра – на Устье, у третьей пристани. И прошу вас не опаздывать, а то пароход уйдет без нас.
– …подъехали мы к Козловке. Причалили. Панченко взял извозчика и прямым ходом в имение Собакина, – продолжал рассказывать Остерману Циммерлинг. – Имение, надо сказать, весьма и весьма старинное, но неухоженное какое-то, а сад и вовсе запущен. Сразу видно, хозяин не шибко богат.
– Не факт, – вставил ремарку в образовавшуюся паузу Остерман. – Может, он того… для конспирации.
– Что? – не расслышал Циммерлинг.
– Ничего, продолжай…
– Ну, попили мы чайку в беседке, да и поехали, – продолжил свой рассказ Ной Нахманович. – А как до
