– Только не надо так волноваться, – мягко освободился Владимир Васильевич от захвата. – На первый взгляд ничего особенного. Но, пообщавшись с ним, начинаешь понимать, что у него вырабатывается девиантное поведение.
– Что это значит?
– А вот что… Он начинает мыслить не так, как прежде. Не забывай, что у него другое сердце. А это накладывает серьезный отпечаток на психику. Человек становится более внушаем, готов к психологическому влиянию извне. Весьма дурной симптом!
– Он ничего не рассказывал о себе?
– У нас с ним были откровенные разговоры, – туманно сказал Барсуков.
– Я бы хотел знать, о чем шла речь, – твердо сказал Чертанов, положив руки на стол.
– Кхм… Кхм… Это врачебная тайна. Обычно все то, что говорят мне мои пациенты, не уходит дальше этого кабинета, – доктор сделал круговое движение рукой. – Психиатр как священник, он не имеет права разглашать симптомы болезни и все, что с ней связано.
Владимир Васильевич опять начинал раздражать, и Чертанов сдерживался из последних сил.
– Я же из милиции, – сдержанно напомнил он.
– Изволь, – неожиданно легко согласился Барсуков. – Он сказал мне, что человек, который стал его донором, участвовал в боевых операциях и был снайпером. Впоследствии он был убит, когда стал расстреливать прохожих из снайперской винтовки с высотного дома. Видно, у него произошли какие-то психические отклонения… Так бывает. Самое настораживающее, что с некоторых пор мой пациент стал ощущать в себе какие-то чужеродные симптомы. Ему вдруг тоже захотелось вооружиться винтовкой и точно так же стрелять по прохожим. Подобное поведение следовало бы назвать эффектом подражания. Я не стану загромождать тебя научными терминами, все это очень хорошо изучено и описано в соответствующей литературе. Скажу только, что сначала у человека появляется какая-то навязчивая идея. Потом она приходит все чаще. Затем закрепляется в его подсознании. А скоро и вовсе становится его сущностью. По- другому можно сказать так – она сводит его с ума. И он не успокаивается до тех пор, пока не воплотит ее в жизнь.
– Ты хочешь сказать, что твой пациент скоро возьмет снайперскую винтовку и пойдет стрелять в прохожих? – ужаснулся Чертанов.
– Хм… Ты меня не совсем правильно понял. Для этого должны быть еще какие-то внешние факторы. Так сказать, благоприятная среда. Почва. Например, каким образом он пойдет стрелять в прохожих, если никогда не держал в руках винтовку?
– Разве он ничего не говорил о своей прежней жизни?
– Вот это меня как раз и настораживает. Он сказал, что был военным.
– Так вот, этот человек первоклассный снайпер.
Чертанов впился взглядом в лицо Барсукова, пытаясь проследить его реакцию. И она не заставила себя ждать. Физиономия врача удивленно вытянулась. Откинувшись на спинку стула, он произнес, растягивая слова:
– Ах, вот оно как! Конечно, я догадывался, что он бывший военный. Но чтобы вот так… Да-а, ты меня озадачил. Значит, ко мне он пришел не случайно. Он просил помощи, а я не сумел оценить это в полной мере… Хочу сказать, что за свою врачебную практику я наслышался немало всяческих откровений. В конце концов, к ним просто привыкаешь. Что удивительно, об этом говорили люди самых разных возрастов. Но когда заговорил этот человек, то я сразу понял, что здесь что-то не так, – покачал он головой. – Я проводил психологическую коррекцию, советовал заняться аутотренингом. Но теперь понимаю, что все это недостаточно. Нужно было проводить активное вмешательство в его психологическое состояние. Да-а, ты меня озадачил. По-другому это называется клиника! Честно говоря, я не думал, что у него она столь серьезная. Теперь осознаю, что у него навязчивые маниакальные наклонности.
– Значит, можно ожидать, что он осуществит задуманное?
– Непременно!
– Где нам стоит его ждать?
– Вопрос непростой, но я постараюсь на него ответить. Он считает себя неким гибридом. С его точки зрения, сердце – сосуд для души. Следовательно, в нем проживает душа человека, чье сердце он носит. Для него это будет выглядеть своеобразной самореализацией. И разумеется, он постарается довершить то дело, которое начал его донор. – Он развел руками и добавил: – Возможно, выберет такое же высотное здание.
– Наверняка он выбрал и день, когда ему следует осуществить задуманное?
– Разумеется, такие люди очень обстоятельны. Но когда именно он осуществит это, предположить не берусь, – развел руками Владимир Васильевич.
Ждать пришлось недолго, на короткий звонок открыла смуглая симпатичная девушка лет двадцати – двадцати двух.
– Здравствуйте, я из милиции… Майор Чертанов.
Лицо девушки болезненно дернулось.
– Вы по поводу брата?
– Да.
– Я уже все рассказала! – воскликнула она в отчаянии. – Мне нечего больше добавить!
– Я не буду ни о чем расспрашивать. Мне просто нужно уточнить некоторые детали. Давайте пройдем в комнату.
Девушка посмотрела на часы.
– Если только ненадолго… Понимаете, я спешу.
Обычная девичья комната. Чисто, опрятно. Резеда предложила присесть. Чертанов не отказался. Девушка села напротив.
– У меня такой вопрос… Ведь ваш брат не хотел оставаться в живых. По существу, это было самоубийство. Вы не станете это отрицать?
– Нет, – тихо сказала девушка.
– Вот видите… Он оставил вам записку. Дайте мне ее прочитать, – Михаил твердо посмотрел на девушку.
В ее глазах он увидел замешательство.
– Так вы знаете?
– Разумеется.
– Она у меня не сохранилась, – отвернулась Резеда. – Я ее сожгла сразу же после… того случая.
– Не верю, – не согласился Чертанов. – Эта записка для вас как память, вы не могли ее выбросить. Не заставляйте, чтобы я являлся к вам с ордером на обыск.
Девушка поднялась. Взяла со стола шкатулку и, открыв ее, вытащила сложенный вдвое лист бумаги.
– Вот, возьмите! – она протянула листок Чертанову.
Развернув листок, Чертанов прочитал: «Резеда, прости, что ухожу. Но поступить по-другому не получается. Что-то во мне очень сильно переменилось, и я ничего не могу с собой поделать. В Чечне я был личностью, хорошим стрелком, и там меня уважали. А на гражданке я постоянно испытываю несправедливость и обиду. Особенно неприятно быть обиженным любимой девушкой. Знаешь, я даже начал считать, сколько же раз она меня несправедливо обидела. Набралось шесть раз. Резеда, ты меня знаешь, я привык отвечать на оскорбления. Единственное, что я не могу сделать, так это причинить боль любимой девушке. Пускай в таком случае за это ответят другие. Своей жизнью. Шесть оскорблений – шесть человеческих жизней. Прощай, Резеда. И знай, что у меня никогда не было никого ближе и дороже, чем ты».
Чертанов аккуратно сложил записку.
– Извините, но я должен ее изъять.
– Я так и знала! – воскликнула девушка с нескрываемым ожесточением. – Разве на вас найдешь управу? Последнее готовы забрать.
– Напрасно вы так. Мы выполняем свою работу. Зачем вы говорили, что он стал шахидом? – укорил ее Чертанов.
