Пороховицкий степенно заложил руки за спину.
– Ты мне, батенька, зубы не заговаривай! – размеренно произнес он, сдвинув брови к переносице. – С тобой не по строгости себя вести, так ты бы тут такие фортеля выкидывать выдумал бы!
– Обижаете, Петр Лазаревич, – делано возмутился Жердь. – Вы же меня знаете! Я с вами завсегда…
– Ну все, хватит! – вновь оборвал его обер-полицмейстер. – Я твоих соловьиных песен наслушался, Жердь. С завтрашнего дня в остроге петь будешь.
– Пошто же это, Петр Лазаревич?!
– Да, уж найдем пошто. В этом можешь не сомневаться. Лет пять я тебе точно оформить сумею. Не будь я Пороховицкий! – Полковник шагнул вперед и буквально пронзил Жердя своим пристальным взглядом. – Как есть говори. На стреме стоишь тут?
Жердь заколебался. Как можно незаметнее покосился в сторону дома Завьяловых и тут же отвел глаза. Кричать или подавать какой-либо иной сигнал было бесполезно. Револьвер широкоплечего по-прежнему был направлен ему в голову. Да и строгое лицо Петра Лазаревича не предвещало ничего хорошего.
Жердь кивнул. Пороховицкий склонился к нему еще ниже.
– Капитолина Вайсман здесь?
– Здесь.
– Превосходно, батенька, превосходно, – полковник довольно потер руки. – Вижу, ты уже встал на путь исправления. Все в твоих руках, Жердь. Рассказывай дальше.
– А что рассказывать-то?
Жердь предпринял попытку подняться на ноги, но нацеленный на него револьвер выразительно качнулся, и бывший беспризорник опустился на прежнее место.
– Кто еще сторожит подступы к дому? Потайные входы-выходы? Сколько человек внутри? Давай-давай, Жердь, – подбодрил пленника Пороховицкий. – Будешь со мной предельно откровенен, с острогом мы еще повременим. Слово даю.
Жердь тяжело вздохнул.
– Значит, так, – вымученно произнес он. – С противоположной стороны есть еще вход. Там Терентий Вислоухий на стреме торчит. В доме четыре человека…
– Кто? – Глаза Пороховицкого азартно заблестели.
– Сама Завьялова, Валет – барыга, Капитолина и один храп с нею. Кликухи не знаю. Он мне не представлялся, а я и спрашивать не стал.
– Все вооружены?
– Само собой.
Жердь, как в детстве, шмыгнул носом. Того и гляди, расплачется. Пороховицкий покачал головой.
– Я слышал, в доме какие-то потайные комнаты есть, – сказал он, не столько спрашивая, сколько утверждая.
– Все верно, – не стал отрицать Жердь. – Только не комнаты, а комната. Домишка-то у Завьяловой вон какой маленький. Это ж вам не хоромы царские. В гостиной, как зайдете, направо шкап здоровенный стоит. Только это и не шкап вовсе. Если дверцу отворить да платья раздвинуть, как есть в ту самую потайную комнату и попасть можно. Завьялова-то сама, конечно, в гостиной сидит, а Валет, Капитолина и храп ее – все тама. В этой комнате.
– Ясно, – мрачно произнес Пороховицкий. – А выход из этой комнаты еще какой-нибудь есть?
– Окно. На ту же самую сторону, где Терентий стоит, выходит.
Полковник обернулся к своим подручным.
– Платон Фиафилфактович, отправляйтесь на ту сторону, обезвредьте Терентия этого. Да поставьте заслон там. Я сейчас тоже подойду. Чует мое сердце, что все основные события у окошка, о котором нам Жердь сказал, разворачиваться будут. Игнат, ты пойдешь в дом через парадный. Как только я сигнал тебе подам. Скажешь грозно так, мол, откройте, полиция! Не забудь с собой пару околоточных взять. Завьялова тоже может вооруженное сопротивление оказать. Хотя это вряд ли. Возьмете ее и тащите в экипаж. А с остальными мы уж с Платоном Фиафилфактовичем как-нибудь сами управимся. Все ясно?
– Так точно, ваше благородие! – бодро откликнулся Игнат. – А с этим что же?
Он кивнул на Жердя, который все еще сидел на пожухлой осеней траве и бессмысленно крутил головой.
– А что с ним? – недовольно буркнул полковник. – Тоже в экипаж. Потом разберемся.
Платон Фиафилфактович с двумя подручными уже скрылся в темноте. Пороховицкий вознамерился было двинуться следом, когда рядом с ним возник еще один урядник.
– Разрешите доложить, ваше благородие?
– Ну что у тебя еще, любезный?
– Согласно вашим распоряжениям мы наведались к Рычковой. Павла Знаменцева там нет.
– Как нет? – недовольно переспросил Пороховицкий. – Должон быть.
– Нету, говорят. Говорят, съехал он уже. Третьего дня, как съехал. Не иначе почуял что-то.
– Вы засаду-то там оставили?
