взгляд.
– Идемте за мной, – предложил Орлов.
– Присядь, Егор, – негромко бросил Матвей Евграфович, когда двое мужчин вышли, и они с Михайловым остались в кабинете наедине. – И ради бога, спрячь наконец оружие! Какая теперь в нем необходимость?
Михайлов заметно смутился, нелепо покрутил «наган» в руках, словно недоумевая, откуда он мог у него взяться, и быстро спрятал оружие под пальто. Прошел вперед и опустился на краешек стула, минуту назад занимаемого Кондором.
Головацкий вновь повернулся лицом к окну.
– Ты так и не рассказал мне, Егор, что удалось выяснить у ямщика, чья лошадь сбила Антона Антоновича Сербчука.
– А что удалось? – Михайлов нервно поерзал. – Ничего не удалось выяснить. Говорит, Сербчук сам выскочил из темноты, удержать лошадь не получилось. Столкновение, затем ямщик кликнул околоточного и…
– Он никого не видел?
– Нет, – Егор покачал головой. – Я об этом спрашивал, но…
– Я хочу, чтобы ты снова отправился на угол Васюкова и Никитинской, – прервал его Матвей Евграфович, жадно затягиваясь сигарой. Дым почти наполовину скрыл его лицо. Поблескивал только искусственный глаз профессора. – Обойди все трактиры поблизости, опроси жильцов по Васюкова, и по Никитинской тоже. Если кто-то видел в ту ночь или в тот вечер невысокого человека лет сорока, прихрамывающего на левую ногу, я хочу знать об этом. Если убийца существует, он – не невидимка. Да-с… А нам сейчас, Егор, нужно хотя бы как можно больше доказательств того, что эта личность мелькала и близ Корниевича, и близ Сербчука. Я хочу быть уверенным, что… – В кабинет вернулся Орлов, и Матвей Евграфович моментально переключил свое внимание на него: – А ты, Тимофей, будь добр, съезди еще раз в дом Корниевича. Поговори с адъютантами, с прислугой… Не мог же наш хромой незнакомец проникнуть в дом никем не замеченный. Его должны были видеть если не в самом доме, то хотя бы вблизи него.
Орлов разочарованно качнул головой в знак согласия. Его версия относительно того, что убийцей генерала Корниевича мог оказаться погибший чуть позже капитан Симаков, не выдержала испытаний. Под описание, данное Кондором, Симаков никак не подходил. И тем не менее гибель капитана на дуэли по- прежнему выглядела подозрительно. Тимофей не стал говорить об этом Головацкому. Профессор и сам все прекрасно понимал. Это было написано у него на лице. Такое сосредоточенно-задумчивое выражение появлялось у Матвея Евграфовича лишь тогда, когда он чувствовал, что разгадка находится где-то рядом, но недостающие звенья в цепи не позволяли воссоздать целостность картины. Профессор силился отыскать эти звенья, но пока не получалось.
– А заодно постарайся ненавязчиво выяснить, что это за мужской клуб такой, в котором состоял покойный генерал. Я сомневаюсь, что с тобой будут готовы поделиться данной информацией, но всякое может быть. Всякое, Тимофей. Да-с… Ты уж расстарайся, любезный. Начни издалека. Дескать, что могло связывать Корниевича с Сербчуком. Ищите, господа, ищите, – Головацкий теперь обращался к обоим молодым людям. – Ройте, копайте. Я не могу делать все в одиночку. А ежели вы не в состоянии ничего нарыть, так и скажите! Распишитесь в собственной беспомощности, господа, и делу конец. Да-с…
Подобная тирада также была в духе Матвея Евграфовича. И Орлов, и Михайлов знали, что в эту секунду профессор злится не столько на них, сколько на себя самого. В такие минуты лучше всего было оставить Головацкого наедине со своими мыслями.
– Мы расстараемся, профессор.
Орлов отвесил легкий полупоклон и первым ретировался из кабинета. За ним последовал и Михайлов.
Головацкий вынул изо рта потухшую сигару, бессмысленно посмотрел на нее, потянулся было за спичками, но в последний момент передумал. Сигара плавно приземлилась на краешек пепельницы, стоящей на подоконнике. Матвей Евграфович поднялся и задернул шторы. Кабинет погрузился во мрак. Профессор прошел к двери, открыл ее и спустился на первый этаж. Супруга его, Ульяна Дмитриевна, оторвалась от журнала и подняла глаза на Матвея Евграфовича. Озабоченное выражение лица профессора не ускользнуло от ее взгляда.
– Что случилось, Матвей?
Головацкий огляделся по сторонам в поисках дога, но пес, как назло, куда-то запропастился. Матвей Евграфович мог припомнить, что видел последний раз любимого своего питомца не менее полутора часов назад. Общество дога, как это ни парадоксально, было бы сейчас предпочтительнее для Головацкого, нежели общество Ульяны Дмитриевны, которая, по существу, не интересовалась ничем, кроме модных заграничных журналов и городских сплетен. Профессор недовольно поморщился, но все же опустился рядом с супругой на диванчик. Ульяна Дмитриевна покорно сняла босые ноги с подлокотника, освобождая Головацкому место.
– Ты выглядишь мрачнее тучи, дорогой. Это из-за того дела, которым ты сейчас занимаешься? Те господа, что… Они уже ушли?
– Ушли, – Матвей Евграфович оставил без внимания первый вопрос супруги.
Но Ульяне Дмитриевне, похоже, наскучило одиночество, и она была совсем не прочь поговорить с мужем.
– Расскажи мне, в чем дело, Матвей, – она переместила раскрытый журнал на столик, подвинулась ближе к Головацкому и осторожно запустила тонкие пальчики в седую непослушную шевелюру супруга. – Я ведь знаю, как тебе иногда необходимо выговориться. Я ничего не понимаю в твоих делах, и советчик из меня – никудышный, но, выговорившись, ты сам сумеешь найти решение. Сумеешь выйти из тупика.
Головацкий тяжело вздохнул. В словах Ульяны Дмитриевны, бесспорно, было зерно истины. Так уже было не раз. Он говорил, она молча слушала, а затем в сознании Матвея Евграфовича словно вспыхивало что-то… Какая-то ниточка, которую он в слепоте своей не видел прежде, но теперь, увидев, понимал: достаточно только потянуть за нее и…
– В этом деле немало загадок, – начал Матвей Евграфович, прикрыв единственный свой зрячий глаз. – Очень много странного и необъяснимого. Преступник хитер и ловок. Однако я уверен, что, как минимум, три несчастных случая – это в действительности убийства. И они определенно должны быть связаны между собой. Должны! И они связаны. Другое дело, что пока у меня нет ровным счетом ничего, кроме разрозненных догадок. И человек… Да-с…
Матвей Евграфович замолчал, и Ульяна Дмитриевна вынуждена была спросить:
– Что за человек, Матвей?
Головацкий открыл глаз. Она внимательно смотрела на него, внимательно слушала, профессор чувствовал ее легкое дыхание на своей правой щеке. Он уже намеревался было продолжить, но что-то остановило Матвея Евграфовича. Слова так и застряли в его горле.
– Я не знаю, – через силу улыбнулся он. – В том-то и дело, душенька, что я ничего не знаю. Да-с… А знать бы хотелось. Определенно хотелось. Кстати, ты уже ужинала?
Резкая перемена темы немного озадачила Ульяну Дмитриевну.
– Нет… Я ждала тебя.
– Вот и славно, душенька, вот и славно, – Матвей Евграфович машинально поправил выбившийся локон из прически супруги, а затем решительно поднялся на ноги. – Я скажу Глафире Карловне, чтобы она подавала немедленно.
Мысли профессора так и остались не высказанными вслух.
– Потолкуем? – Михайлов небрежным жестом швырнул на стол золотой.
Глаза массивного широкоплечего мужчины с двумя сильно выпирающими передними зубами алчно блеснули. Он даже не взглянул на подсевшего к нему человека. Все его внимание сосредоточилось на блестящей монете. Михайлов слегка щелкнул пальцами, напоминая завсегдатаю трактира «Кувалда» о своей скромной персоне.
«Кувалда» была уже третьим по счету заведением из семи, располагавшихся в относительной близости от пересечения Никитинской и Васюкова. В двух первых Егор не сумел раздобыть никакой информации о невысоком мужчине, прихрамывающем на левую ногу. Ни в тот злополучный вечер, ознаменованный
