адъютанту:
– Вольдемар, сделайте милость, отнесите ее, пожалуйста. А то у меня такое ощущение, что она воняет.
– Слушаюсь. – Вольдемар осторожно взялся за край тарелки, как будто она и впрямь была перепачкана чем-то гадким.
– Да еще вот что, проветрите, пожалуйста, основательно мой кабинет. А то у меня такое чувство, что я нахожусь в общественной уборной.
Глава 24
Парамон сейчас размещался в тюремном замке у Бутырской заставы. Хлебал щи, что ему волокли посыльные из «Яра», и похоже было, что не тужил.
Начальник тюрьмы – благодушный крупный дядька лет пятидесяти – был необычайно горд тем, что хозяина Хитровки поместили именно в стены его учреждения, и едва ли не каждый день навещал старика в камере, чтобы поговорить с ним о странных вывертах бытия.
Парамон, как рассказывали Аристову, и сам был человеком очень словоохотливым, а потому тюремщик и вор скоро быстро отыскали общие интересы и, запершись в одиночной камере, обстоятельно и с чувством попивали водочку.
Аристов хотел поговорить с Парамоном лично. Но старик представлял из себя крепкий экземпляр, а потому его нужно было обложить со всех сторон уликами, как матерого зверя сторожевыми псами.
…В дверь легонько постучали, и после миролюбивого разрешения Аристова в кабинет протиснулся пристав Макаров.
– Ну-с, голубчик, чем вы меня порадуете? – потер Аристов ладони в предвкушении новостей.
– Вы просили, ваше сиятельство, узнать, не бежал ли в ближайшее время с каторги какой-нибудь медвежатник?
– Точно так-с, голубчик, – отвечал со своего места Аристов и молча, одним движением руки, указал Сергею Гурьевичу на свободный стул.
– Таких было трое, – произнес Макаров, присаживаясь на ближайший стул.
– Любопытно, продолжайте, Сергей Гурьевич!
Пристав открыл папку, перевернул одну страницу, исписанную кривым почерком, и со значением продолжал:
– Один из них бежал из Тобольска год назад, некто Евсей Васильевич Троепольский. Как нам известно, из польских шляхтичей. Объявился Троепольский три месяца назад в Санкт-Петербурге. Арестован. И сейчас находится в Шлиссельбургской крепости.
– Причастен ли он к последним ограблениям?
– Что совершенно точно, к двум последним ограблениям, произошедшим в Москве, он не имеет никакого отношения.
– Так, пропускаем, – поднялся со своего кресла Аристов.
На том месте, где несколько минут назад обедал уважаемый хитрованец Алексей Ксенофонтович, осталось несколько неопрятных жирных пятен. Аристов взял со стола салфетку, после чего промакнул жиринки и, не скрывая отвращения, швырнул ее в мусорную корзину.
– Он к нашему делу не имеет никакого отношения, как я понимаю, – Аристов вытянул очередную салфетку и с той же показной брезгливостью обтер пальцы. – Следовательно, на нем не стоит заострять внимания.
– В Санкт-Петербурге, пока он находился в бегах, произошло несколько громких ограблений. Я полагаю, что он мог в них участвовать.
– Ладно. В Санкт-Петербурге очень хорошие сыщики, передайте им мои соображения, пускай разберутся тщательнейшим образом. Дальше.
Макаров подслеповато сощурился:
– Второй медвежатник, бежавший с каторги, – Степан Валерьянович Кропотов. Он бежал с Сахалина полтора года назад.
– Силен, бродяга! – уважительно протянул Аристов.
– За его плечами почти двадцать лет каторги и восемь лет тюрьмы. Три года назад он был определен в Ярославскую губернию, однако из-под надзора бежал и объявился в Москве. Затем был схвачен и переправлен на сахалинскую каторгу.
– Очень интересно, Сергей Гурьевич. Насколько я понимаю, обнаружен он не был?
Лицо Макарова расплылось в счастливой улыбке. Такую физиономию можно наблюдать у подростка, случайно повстречавшего предмет своего обожания.
– Он встречен нашим агентом на базаре у Сухаревской башни и не далее как вчера препровожден в Таганскую тюрьму.
Аристов невольно улыбнулся. Надзирателям, очевидно, придется здорово помучиться, прежде чем научить медвежатника какому-нибудь ремеслу.
– С ним следует поработать поплотнее, не исключено, что он замешан в других взломах.
– Уже работают, ваше сиятельство.
– Ну и?..
– Пока от всего отказывается. Но ничего, в исправительных тюрьмах у нас хорошие специалисты, найдем и к нему подход.
– Хорошо. Кто третий?
– Третий медвежатник весьма любопытная личность, некто Злобин Филимон Панкратович, – со значением посмотрел на Аристова Сергей Гурьевич. Его круглые очки при этом зловеще блеснули. – И биография, я бы сказал, у него самая что ни на есть непростая. Начинал как обыкновенный мошенник на Сухаревке. За что впервые и попался. Отсидел в Сибири пару лет. Затем был выселен под надзор полиции. Однако скоро бежал и был обнаружен в Санкт-Петербурге. Там он ограбил два магазина. И что самое интересное, вскрыл сейф, причем прежде подобный тип замка считался неприступным.
– Как вы сумели подобраться к нему?
– Оперативные разработки. Женщины! – едва ли не с ликованием произнес Макаров. – Как только он попал под подозрение, мы подставили ему женщину, с которой он сошелся, и, разумеется, мы знали о каждом его шаге. Надо признать, весьма искусная мадемуазель! – Макаров даже слегка прищелкнул языком, тем самым давая понять, как он высоко ценит ее деловые качества. – Так вот, он попался снова и, как нам показалось, был упрятан надолго. За ограбление лавки купца первой гильдии Медведева он получил десять лет каторги. Однако бежал уже через год. И нам представляется, что он скрывается где-то или в Москве или в Санкт-Петербурге. После того как он бежал, мы поставили наружное наблюдение у дома обожаемой им мадемуазели, но у ней он уже больше не появлялся. И я совсем не исключаю, что ограбление – это его рук дело.
– Как он выглядит?
– У меня имеется даже его фотография. Извольте взглянуть, – Макаров протянул небольшой снимок.
Аристов осторожно взял. С фотографии на него смотрел весьма недурной малый. Крепкое, самоуверенное выражение лица, чего не сумела стереть даже казенная рука фотографа. Очевидно, он знал себе цену и наверняка на каторге заработал немалый авторитет. Скорее всего, он был из «иванов», из тех самых, что запросто подминают под себя каторжан и разгуливают в окружении «рабов», готовых по первому цыканью хозяина броситься на обидчика.
Такого человека можно легко представить бредущим по темной московской улочке с «фомичом», сжимающим в крепких объятиях красавицу гувернантку, щедрым барином, расплачивающимся с цыганами за удалой пляс; и совсем немыслимо узреть его в качестве приказчика в какой-нибудь купеческой лавке. Человек, запечатленный на фотографии, был сам себе хозяин, о чем красноречиво свидетельствовали упрямые морщины в уголках губ.
И все-таки это был совершенно иной типаж, и к обстоятельному повествованию Алексея Ксенофонтовича он не имел никакого отношения. Агент Смердячий говорил о барине, изъясняющемся учеными словами, о тонколицем господине, поигрывающем тростью с набалдашником из слоновой кости, а с фотографии на него смотрел самый что ни на есть громила с рабочей окраины, по субботним дням
