отметить грядущие перемены. Он налил себе из банки почти полный стакан немного разбавленного спирта — невиданную доселе для него дозу. Ни с кем не чокаясь, встал, окинул всех блестящими глазами и решительно выпил. Закусил спиртное огрызком соленого огурца и, глубоко вздохнув, опустился на стул. Через пару минут его глаза разгорелись еще более восторженным блеском. Он церемонно раскланялся и попросил разрешения удалиться.
— Ну ладно, и мне пора! — как ни в чем не бывало проговорил комендант, открывая дверь. — Григорий, ты не забыл, какой сегодня у нас день недели?
— Пятница, — ответил Могилевский.
— Тогда до встречи завтра в Кучине. Ты тоже, начальник, приезжай, — добавил Блохин, по- приятельски хлопнув по плечу стоявшего возле него руководителя отдела Филимонова. — Впрочем, как хочешь…
Осовевший полковник госбезопасности Филимонов сначала согласно кивнул, однако от приглашения отказался. Сослался на семейные дела.
— Осто-ро-жный, — недовольно протянул комендант. — Ну ничего, вот скоро получишь очередное повышение в звании — сразу исправишься. Обмывать все равно придется, — проговорил он, выходя из лаборатории.
Собственно, всякое подобное приглашение и Могилевский и Филимонов рассматривали как свидетельство своей принадлежности к особой чекистской элите. Тем не менее, первое время Филимонов предпочитал уклоняться от проведения свободного времени в компании с Блохиным и Могилевским. Может, действительно осторожничал, как отметил комендант НКВД, может, боялся — чистка органов была в самом разгаре. Не исключено, что поначалу он просто невзлюбил нового начальника лаборатории, хотя вынужден был теперь с ним считаться. Но Блохин был прав: очень скоро между этой троицей сложатся совершенно иные отношения.
Про дачу в Кучине ходили самые невероятные слухи. Говорили, будто там существовала легендарная «дачная коммуна», основанная в свое время начальником спецотдела ВЧК Г. И. Бокием. По слухам, в нее были вхожи только самые доверенные люди. Все гудело и стонало вокруг, когда на выходные дни на загородную «базу» приезжали отдохнуть и расслабиться сотрудники и друзья Бокия. Компанейский Блохин везде слыл своим человеком и, конечно, не мог остаться в стороне. Постепенно он стал в Кучине своего рода заправилой, старался как-то поддержать многие из ранее заведенных традиций даже после ареста Бокия. Правда, теперь это делалось не столь открыто, с определенной оглядкой — в органах стукачей среди своих тоже хватало. Скорее всего, этим и объяснялся отказ Филимонова от предложенной поездки.
Традиции «коммуны» достаточно красочно описаны непосредственными действующими лицами субботних и воскресных загулов, превратившимися во второй половине тридцатых годов из завсегдатаев «празднеств» в обитателей тюремных камер. «Участники, прибыв под выходной на дачу, пьянствовали весь выходной день и ночь под следующий рабочий день, — рассказывал следователю один из „коммунаров“, Н. Клименков, 29 сентября 1938 года. — Эти пьяные оргии очень часто сопровождались драками, переходящими в общую свалку. Причинами этих драк, как правило, было то, что мужья замечали разврат своих жен с присутствующими здесь же мужчинами, выполнявшими заведенные батькой Бокием правила. Правила в этом случае были таковы. На даче все время топилась баня. По указанию Бокия после изрядной выпивки партиями направлялись в баню, где открыто занимались групповым половым развратом.
Пьянки, как правило, сопровождались доходящим до дикости хулиганством и издевательствами друг над другом: пьяным намазывали половые органы краской, горчицей. Спящих же в пьяном виде часто „хоронили“ живыми. Однажды решили похоронить, кажется, Филиппова и чуть не закопали в яму живого. Все это делалось при поповском облачении, которое специально для дачи было привезено с Соловков. Обычно двое-трое наряжались в это поповское платье, и начиналось „пьяное богослужение“.
На дачу съезжались участники „коммуны“ с женами, в том числе и женщины из проституток. Женщин спаивали, раздевали и использовали по очереди, предоставляя преимущества Бокию, к которому помещали этих женщин несколько.»
Подобный разврат приводил к тому, что на почве ревности мужей к своим женам на «дачной коммуне» было несколько самоубийств: Евстафьев — бывший начальник технического отделения — бросился под поезд, также погиб Миронов, с женой которого якобы сожительствовал Бокий, на этой почве застрелился помощник начальника 5-го отделения Баринов.
Дефицит наличных на содержание «дачной коммуны» был неизбежен. «Взносы», а это десять процентов месячного оклада, расходов не покрывали, приходилось искать выход, привлекать доходы от реализации изготавливаемых в мастерской несгораемых шкафов, средства, выделяемые на оперативные нужды. Хорошо хоть, со спиртным проблем фактически не стало, когда в «коммуну» вовлекли начальника химической лаборатории Е. Е. Гоппиуса. Ягодные настойки на спирту пользовались успехом как у мужиков, так и у женской части «коммунаров». И все это происходило в святая святых государства, творилось людьми, призванными стоять на страже безопасности страны и ее граждан. В самом что ни на есть чистилище советской власти. У руля бесовщины стояли те, кто горло драл за власть Советов, за права обездоленных, эксплуатируемых, неимущих… Те, кто числился среди ближайших соратников Ленина и Дзержинского…
Первое, что приходит в голову после прочтения такого рода свидетельств, — не может быть! Неужели Клименкова заставили сочинить все вышеописанное? Возможно, он просто оговорил честных людей по чьей-то недоброй воле, по принуждению?
Но есть свидетельство другого, кстати, уже упоминавшегося персонажа — Гоппиуса: «Каждый член „коммуны“ был обязан за „трапезой“ выпить первые пять стопок водки, после чего члену „коммуны“ предоставлялось право пить или не пить — по его усмотрению. Обязательным было также посещение общей бани мужчинами и женщинами. В этом принимали участие все члены „коммуны“, в том числе и две дочери Бокия. Это называлось в уставе „коммуны“ „культом приближения к природе“. Обязательным было и пребывание мужчин и женщин на территории дачи в голом и полуголом виде…»
Говорили, что баня окуривалась ветками высушенной белены, дурмана, белладонны, конопли. В зависимости от действия этих травяных настоев «дачники» то погружались в состояние эйфории, крайнего экстатического восторга, то доводились до ощущения жуткого ужаса. Что здесь соответствует действительности, а что является плодом фантазии — не столь важно. В конце концов, и в наши дни найдется немало заядлых любителей русской бани и коллективного ее посещения. Вряд ли стоит выяснять, кто и чем конкретно занимался в парилке, после нее. Суть в другом — зачем все это затевалось.
Ритуалы дьявольщины, сатанинства — это всегда процесс и финал. У тех людей было все для полного превращения своих пьяных оргий в классические бесовские игрища, в том числе и с жертвоприношениями. Многие участники тех вертепов перед выездом в Кучино приносили жертвы «коммуне» приведением в исполнение приговоров в отношении осужденных на смерть «врагов народа».
После нескольких достаточно темных убийств и загадочных самоубийств членов «коммуны» в Кучине стало потише: не исключено, что участники и организаторы оргий стали опасаться собственного откровенного цинизма, диких надругательств над святыми крестами, поповскими рясами, прочего богохульства. В прежние века подобное каралось сожжением на кострах. Теперь на кострах не жгли, однако и иными способами на тот свет было отправлено немало «коммунаров». То есть не естественной смертью, а, например, по приговору военного трибунала или «тройки». Они это сознавали, а потому у многих все чаще стало проявляться тревожное предчувствие неизбежности какой-то кары свыше. Во всяком случае, практически каждое очередное сборище давало повод для мрачных размышлений: постоянно приходилось констатировать исчезновение то одного, то другого вчерашнего любителя бани, члена «дачной коммуны», который, по слухам, прочно обосновался на тюремных нарах без всяких перспектив выбраться живым на свободу. Оттуда существовал только один выход — в преисподнюю. Многие затужили, крепко призадумались. Этим, наверное, и объяснялось стремление заглушить водкой никогда не покидавший «коммунаров» страх и, как в последний раз, покуражиться в пьяном угаре.
Лаврентий Берия первым делом железной рукой принялся «наводить порядок» в собственном доме, избавляться от людей, скомпрометировавших «святое дело госбезопасности». С его приходом в НКВД репрессии обрушились уже на самих чекистов. Первыми убирали организаторов репрессий и наиболее ретивых исполнителей воли свыше, которые вели сфабрикованные дела на авторитетных в прошлом деятелей и за которыми числилось больше всего сфальсифицированных материалов, пыток и избиений
