специально привели ее в негодность. А во-вторых, я же ведь буду с вами. Так что вдвоем нам, Григорий Моисеевич, и вовсе нечего бояться. Я же много раз видел, как вы ловко работаете с «пациентами». Залюбоваться можно. Потому и решился сделать вам такое предложение. — Эйтингон снова засмеялся, хотя смешного в том, что он говорил, ничего не было. — Ну как, убедил я вас в том, что это будет совершенно безопасное, пустяковое дело?
— Убеждать вы умеете хорошо, я уже это давно заметил, — слабо улыбнулся в ответ Могилевский. Но для него сделать сегодня выбор означало перейти в новое качество. Если до сих пор он имел дело с «птичками» — с «человеческим материалом», который официальным приговором суда был приговорен к смерти, то теперь… Однако давать задний ход было поздно. Да и небезопасно. И он сказал то, чего от него ждали: «Я работаю на благо советского народа, во имя Великой Победы над врагом. И готов выполнять все, даже если это сопряжено с опасностью для моей жизни».
— Тогда до завтра, — буднично протянул ему руку Эйтингон. — Встретимся здесь же ровно в семь часов вечера. И не забудьте про легенду…
На другой день в условленное время Эйтингон и Могилевский поднялись на второй этаж небольшого особняка. Григорий Моисеевич захватил на этот случай настоящий медицинский саквояж, заполнил его различными медикаментами, чтобы не вызвать у будущего «пациента» ни малейшего подозрения. Дверь открыл действительно симпатичный, крепкого телосложения, элегантно одетый мужчина. От него приятно пахло дорогим одеколоном. Он смущенно поздоровался, радушно пригласил гостей пройти в квартиру. Опрятные, прибранные комнаты, белые накрахмаленные салфетки на столе, порезанный лимон, апельсины, виноград, бутылка хорошего коньяка и три крошечные рюмочки — все говорило о том, что Эйтингона и Могилевского здесь ждали с нетерпением.
— Надеюсь, мы одни и можем быть откровенными? — на всякий случай спросил Эйтингон, внимательно оглядевшись вокруг.
— Да-да, конечно, — заверил хозяин, предлагая гостям садиться в маленькие кресла. Он открыл коньяк, разлил по рюмкам, предложил выпить. За окном шел дождь, было прохладно, и Эйтингон первым взял рюмку, побуждая и Могилевского последовать его примеру.
— А вам, милейший, пока нельзя, — остановил Могилевский руку хозяина квартиры, потянувшегося было к коньяку. — Спиртное, знаете ли, провоцирует прогрессирование некоторых специфических заболеваний.
— Да-да, — смутившись согласился тот. — Простите.
— Хороший коньяк, — сделав небольшой глоток, отметил Григорий Моисеевич.
— Ну что, мой друг, можешь смело выкладывать свои жалобы профессору, — с располагающей к доверительному общению улыбкой произнес Эйтингон. — Вкратце я его уже познакомил с твоими тревогами. Представлять вас друг другу не буду, все должно быть конфиденциально.
— Видите ли, — со стыдливой неловкостью начал незнакомец на чистейшем, без всякого акцента, русском языке. Встреть его Григорий Моисеевич где-нибудь в ресторане или в компании, он легко принял бы этого человека за актера, музыканта, художника. Словом, интеллигентного баловня судьбы, столь импозантно и артистично он смотрелся. — Как говорят в России, бес попутал. Чего не приключится, когда встречаешь хорошенькую женщину и теряешь голову. А теперь вот «насморк мужской» появился…
— Такая уж наша мужская легковерность, — понимающе улыбнулся Могилевский, который уже вошел в свою роль и полностью избавился от ненужных эмоций. — Что же, если нет возражений, не будем терять время и перейдем сразу к делу.
Григорий Моисеевич расстегнул свой саквояж, достал два прямоугольных стеклышка и протянул их хозяину квартиры:
— Зайдите в туалет, сделайте мазки выделений из полового органа и возвращайтесь сюда.
Мужчина послушно отправился выполнять указания доктора. Эйтингон заговорщически подмигнул Могилевскому, давая понять, что все развивается по намеченному плану. Для бодрости духа он налил ему и себе еще по рюмке душистого французского «Мартеля» и сразу же выпил, аппетитно закусил кусочком лимона. Могилевский его примеру не последовал. Он был профессионально сосредоточен и деловит.
Хозяин возвратился через пару минут. «Профессор медицины» внимательно посмотрел оба стеклышка на свет и даже зачем-то понюхал образцы, аккуратно упаковал их в пакетик и бережно опустил в саквояж. После этого поднялся с кресла и степенно прошел в ванную, где тщательно вымыл руки. Когда «доктор» вернулся, он застал Эйтингона за мирной беседой с хозяином квартиры на какую-то отвлеченную тему. Складывалось впечатление, что встретились два порядочных, если не сказать, близких друг другу человека, которые мирно разговаривают о чем-то своем.
— Что скажете, профессор? — кротко осведомился пациент.
— Да-a, судя по первому впечатлению, внешнее благополучие не всегда соответствует внутреннему комфорту, — произнес Могилевский, потирая ладони. Сейчас он и впрямь походил на светило медицины.
— Что вы хотите сказать, профессор? Чем я заразился? — с тревогой спросил «друг» Эйтингона.
— Трагедии делать не стоит. Вероятнее всего, у вас обыкновенная гонорея. Но, сами понимаете, это предварительный диагноз. Точное заключение могу сделать лишь после исследования взятых на анализ ваших выделений.
— Сколько времени потребуется для лечения?
— Не беспокойтесь, вылечим. Как я уже вас предупредил, от спиртного придется на некоторое время отказаться. А сегодня не мешало бы произвести небольшую профилактику. Чтобы остановить дальнейшее развитие болезни. Так сказать, для нейтрализации заражения и блокады прогрессирования процесса. Не возражаете?
— Конечно-конечно. Раз нужно, куда же деваться. — Под воздействием спокойного, уверенного тона «профессора» к хозяину квартиры уже возвращалась былая уверенность в себе.
— Прошу прилечь на кровать, — пригласил Могилевский. — Лучше на живот, и приспустите брюки.
Хозяин безропотно выполнил указание «доктора».
— Сейчас примете легкий укольчик, и, думаю, уже через полчаса почувствуете себя лучше, выделения прекратятся. А через неделю сможете снова приступать к завоеванию женских сердец…
— Нет уж, впредь буду осторожнее…
— Вот. Хорошо. Теперь полностью расслабьтесь. Сейчас будет немножко больно. Придется потерпеть…
— Господь терпел и нам велел…
Хозяин послушно выполнял все команды. После укола успел перевернуться, надеть брюки, сесть в кресло, после чего, будто спохватившись, вдруг со странной многозначительностью посмотрел на «доктора», растерянно перевел взгляд на Эйтингона. Он что-то хотел сказать, но вместо слов губы выдали бессвязное мычание. «Пациент» медленно сполз с кресла, завалился на бок, как бы пытаясь оказаться подальше от своих гостей и противостоять чему-то. Видно было, как силы оставляют его. Появилась сильнейшая, на грани удушья, одышка. Он пытался хватать воздух ртом. Лицо начинало синеть.
Мужчина страшно мучился, но был парализован и не мог ни крикнуть, ни двинуть рукой или ногой. Жили только глаза, и они смотрели на Эйтингона и Могилевского с таким немым укором, что оба отвели взгляд в сторону. Когда через минуту они отважились вновь посмотреть на своего «пациента», с ним уже было все кончено.
«Гости» сгребли в сумку все, что находилось на столе. Поправили скатерть. Рюмки и спиртное возвратили в буфет, тщательно протерев все салфеткой. Убедившись, что никаких следов пребывания посторонних в квартире не осталось, Эйтингон и Могилевский вышли из квартиры. Дверь защелкнулась на английский замок.
— Давно я не чувствовал себя так неуютно, — признался Эйтингон, когда они оказались на улице. — Что делать, это борьба. Не на жизнь, а на смерть. Если не мы их, то они нас. Третьего не дано…
— Это верно, — согласился Могилевский.
— Надо обязательно дать знать судмедэкспертам про диагноз нашего «пациента» по венерическому заболеванию. Об остальном пускай гадают его хозяева…
На следующий день поступила информация о кончине иностранца. Позднее Эйтингон по секрету
