– Чем? Руками?
– Кто руками, а кто и заточкой! – разжал Варяг ладонь, в которой пряталось шило.
Зэков трудно удивить: за годы, проведенные за колючей проволокой и забором, насмотришься такого, что самые удивительные вещи могут показаться обыкновенными безделушками. Но сейчас этот заточенный кусок железа сумел поразить всех. Прежде чем попасть в камеру, их обыскивали несколько раз, многократно перетряхивая одежду, осматривая от пяток до головы, спрятать его было невозможно! И тем не менее результат изобретательности Варяга лежал на ладони и магнитом притягивал взгляды. Впрочем, Варяг умел удивлять всегда, только безумцу может прийти в голову идея хранить у себя колющий предмет – обладателя такого имущества сразу ожидает срок. Варяг был настоящим отрицалом, и этот вид заточенного железа, который в обычных условиях воспринимался бы безделицей для прокалывания подметки, сейчас выглядел грозным оружием. Кум удивился, когда ему доложили о том, что в камере тишина – ни брани, ни крика. Затаились. Ладно, посмотрим, как вы запоете завтра.
Камера открылась неожиданно. Ни тяжелого шага в коридоре, ни продолжительного топтания у дверей, только звонкий щелчок замка, и в камеру ворвались шесть человек в масках.
– Лежать! Руки за голову! Всем на пол!
Варяг невозмутимо сидел на нарах.
– Да пошел ты!..
Со всех сторон на него посыпались удары. Варяг отбивался как мог, размахивал кулаками и чувствовал, как заточенный железный стержень режет защитные комбинезоны, он еще успел заметить, как вместе с ним отбиваются и другие зэки, а потом свалился бездыханным.
Варяг очнулся через несколько часов, первое, на что он обратил внимание, – в камере он был один. К его сознанию через толстые стены пробивался слабый стук. Прислушался. Все ясно: всех растащили по камерам. Что они будут делать с ними дальше?
Варяг был наслышан о таких тюрьмах. Они создавались специально для того, чтобы спецназовцы отрабатывали на заключенных удары. Где, как не здесь, повышать профессиональный уровень. Зэк стоит едва ли не навытяжку, а он, палач и судья в одном лице, шлифует и шлифует апперкот. Бывает и по- другому, когда драка проходит один на один в присутствии врача и прекращается только в том случае, когда кто-нибудь из них теряет сознание. Если спецназовец знает о своем противнике все, то зэк не видит даже его лица, закрытого плотным куском материи. У спецназовца преимущество: он готовится к этой встрече, отрабатывает на мешках удары и пропитывается ненавистью к противнику. Для зэка – это всего лишь один из зигзагов судьбы, когда к нему вводят в камеру человека и говорят, что он обязан с ним драться, что бой будет проходить без правил и что у него есть неплохой шанс выжить. Как правило, такой заключенный носит на себе полосатую одежду смертника, и тогда бой идет до тех самых пор, пока кто-либо из них не будет убит. Варяг помнил об этом еще с юношеской колонии из откровений подвыпившего кума, который был когда-то спецназовцем. Тот однажды дрался со смертником, у которого был шанс пожить еще несколько дней, если он сумеет расправиться с тренированным атлетом. Попыхивая сигаретой, кум с улыбкой сообщил, что порешил смертника, хотя случалось и такое, что с раздробленным черепом выносили спецназовца. В этом случае «казнь» смертника откладывалась до следующего боя. Никак Варяг не мог предположить того, что сам когда-нибудь окажется в роли тренировочного «мешка». Но когда дверь его камеры отворилась и на пороге застыл человек в маске, Варяг понял все. На очереди он.
Варяг приготовился к смерти. Они ошибаются, если думают, что нашли материал, который будет безропотно принимать удары. Он смотрел на плотную черную ткань, которая обтягивала узкий череп, на прорези, через которые на него смотрели темно-карие глаза. Появившийся из-за спины прапорщик почти торжественно сообщил:
– Вот таким образом мы выколачиваем дурь у особенно несговорчивых. Я и врач, – ткнул он пальцем в стоящего рядом коренастого мужчину, – будем наблюдать за поединком. Каждый из вас в драке может использовать все, что умеет, и все, что хочет. Единственное, что недопустимо, – это убивать! Поединок мы останавливаем только в том случае, если кто-либо из вас потеряет сознание.
Варяг не видел лица своего соперника, но это не мешало ему все больше пропитываться к нему ненавистью. Он ненавидел этот зловещий разрез глаз, презирал пятнистую защитную форму, переполнялся злобой при виде больших ладоней, которые должны будут принести ему боль.
Некоторое время они смотрели друг на друга, как два гладиатора перед тем, как проткнуть друг друга заточенным металлом. Легкий дымок любопытства сгустился до темных грозовых туч взаимной ненависти, которая должна была прорваться громкими раскатами устрашающих криков. И если в Колизее за мастерством гладиаторов наблюдали десятки тысяч, то здесь свидетелями чьей-то славы или бесчестия станут всего лишь несколько человек.
Черная материя непроницаемым панцирем укрыла от него врага, но эта «кольчуга» не станет для него преградой, даже если сил у него останется только на каплю, он сумеет дотянуться до нее.
Единственная причина, по которой они скрывают свою внешность, – это боязнь быть узнанными. Каждый из них знает о том, что в этом случае зэки сразу ставят на них крест. Они будут приговорены. И Варяг желал обнажить ненавистный профиль, хотя бы на мгновение, чтобы когда-нибудь вынести приговор. А прапорщик, как судья на ковре, сделал отмашку:
– Начинайте!
Оба были примерно одного роста, одного возраста. Варяг, вскормленный тюремными харчами, был суше, его противник, росший на вольных хлебах, наоборот, выглядел массивным. Но чего недоставало спецназовцу, так это той отчаянной злости, которую Варяг аккумулировал в себе с пятнадцати лет, и вот сейчас прорвавшейся лавиной она выплеснулась из него в диком крике и заставила на мгновение содрогнуться присутствующих.
Варяг дрался с обреченностью приговоренного, пытался дотянуться до маски, но спецназовец умело наносил ответные удары. Он чувствовал, что слабеет, скоро у него останется ровно столько сил, чтобы в последнем прыжке броситься на своего противника и сомкнуть челюсти на его гортани, да так, чтобы она захрустела раздавленной скорлупой.
Спецназовец дрался отменно, но и Варяг в колонии прошел солидную школу кулачного боя – умело уворачивался от ударов и бил сам.
Неожиданно для всех спецназовец снял с лица маску и швырнул ее в угол камеры.
– Ты хотел видеть мое лицо?! Так вот, смотри же! Еще не было зэка, которого бы я не положил и которого бы испугался! Я могу даже назвать тебе свою фамилию, наверняка у тебя возникнет желание встретиться со мной! Я ненавижу вас! Я вас давил всегда, так буду поступать и впредь! Вы для меня не люди, а мешки, на которых я отрабатываю удары!
Даже если бы спецназовец снял маску только на мгновение, Варяг сумел бы запомнить его на всю жизнь, но здесь он смотрел на него так, как томящийся от жажды смотрит на дно высохшего колодца.
– Ты приговорен! Где бы ты ни был, я найду тебя! Вот увидишь! Ты умрешь!
И вот сейчас Варяг вспомнил и тесную камеру, и тот бой, где так и не был выявлен победитель. Обоих истекающих кровью гладиаторов унесли на носилках, и до сознания Варяга едва пробивалось:
– Как черт дрался! Вот достался Артуру зэк. Кто бы мог подумать? Ведь Артур же никогда не проигрывал. Какое погоняло у того парня?
– Варяг.
– Да, этот Варяг стоит пятерых. Видно, далеко пойдет!
– Что с ним делать дальше?
– Он заслужил отдых. Больше над ним не устраивать таких судилищ. Отправить его обратно.
Сейчас Артур шел рядом с президентом, тень от величия которого неизменно падала на тех, кто его оберегал.
– Знаешь ли ты человека, который идет справа от президента? – неожиданно поинтересовался Владислав Геннадьевич.
– Конечно. В последнее время он отвечает за охрану президента.
– Так вот, я хочу, чтобы этого человека не стало!
– Владислав Геннадьевич, это невозможно. Его так же трудно убрать, как если бы это был сам президент.
– Меня это совершенно не интересует. У меня с ним старые счеты. Вам приходилось отсиживать срок?
