Вертухаи коротко рассмеялись и затопали прочь из камеры. Тяжело звякнула дверь. И хата мгновенно превратилась в тесный неуютный склеп. Взгляды сокамерников были обращены на лежащего.
Варяг глухо застонал.
Помидор повернул ключ на два оборота. Секция, отделяющая одну часть тюремного коридора от другой, была закрыта, и теперь металлическую решетку можно было протаранить разве что самосвалом.
– Может, мы зря так? – усомнился молодой.
– А тебе-то что, Прохоров? Детей с ним крестить, что ли?
– Все-таки вроде приличный... нехорошо, на шконку бы его определить. Приличный же мужик вроде?
– Вроде, вроде... А ты Беспалого приказ не слышал? Не наша это забота, – веско возразил Помидор. – Наше дело зеков стеречь, чтоб никто из них из тюрьмы не убег. А там, в камерах, они пускай между собой сами разбираются. Ты думаешь, этот красавчик случайно попал в эту камеру?
– А разве нет?
– Эх, чудак. Да за нас давно уже все Беспалый решил, – ткнул Помидор пальцем вверх. – Ты же знаешь, эта камера славится как непутевая. Вот его и определили на воспитание. Ладно, забудь об этом, у нас с тобой имеется куча других дел.
И Помидор, тряся огромной связкой ключей, затопал в кабинет начальника докладывать о выполнении приказа.
Голоса. Голоса. Точно жуки жужжат в теплый летний день. Лица. Ужасные, грязные, чумазые лица. Щербатые ухмылки. Небритые щеки. Всклокоченные волосы. Вонь...
Я должен отогнать это наваждение, подумал он. Я должен. И тут впервые за все эти томительные мучительные дни беспамятства к нему на миг вернулось ясное сознание. Я же Варяг. Где я? Я в тюрьме... А это кто? Он огляделся по сторонам. Это зеки. Я в камере с простыми зеками...
– Глядите-кась, зенки открыл, – почти восторженно объявил Федя Лупатый. – Могу поспорить на пачку чая, что до шконки он не доползет. Не та у него кишка, чтобы надрываться.
– Это ты зря, посмотри, как он вылупился, – принял вызов Миша Питерский. – Такие ребята способны ползти на карачках от Мурманска до Владивостока.
Жильцам камеры был известен затянувшийся спор между Федей Лупатым и Мишкой Питерским. Если один из них присаживался, то другой непременно вставал, если один говорил, что нащупал что-то мягкое, то другой утверждал, что это колючее. Это были два антипода. И отличались друг от друга в первую очередь внешне. Федя Лупатый был относительно молод и в свои тридцать лет все еще числился в пацанах, хотя по тюрьме ходил слушок о том, что смотрящий региона пытается вывести его в положенцы. Но кандидатура не проходила потому, что он не имел всех надлежащих заслуг перед блатным миром. К тому же Федя Лупатый был москвич. А Миша Питерский, ясное дело, – из Питера. Он уже разменял шестой десяток, но довольствовался скромным званием мужика, хотя по количеству пропаренных лет мог потягаться с самым закоренелым обитателем тюрьмы. Его голос на зонах звучал всегда веско, и блатные старались заполучить к себе в союзники такого крепкого зека, каким был Миша.
Веселый был между ними всегда чем-то вроде третейского судьи. Как блатной, он имел четкие принципы, которые позволяли ему быть главнокомандующим на тюремном поле. Часто от его слова, как пахана, зависела судьба того или иного зека. Вот и сейчас он держал в своих руках жизнь новенького, а спорщики обращались к нему за советом.
– Хорошо, договорились, – шумел Мишка Питерский, – пускай Веселый нас рассудит. Если за десять минут этот хер не поднимется, значит, с меня пачка чая.
Остальные зеки, обрадованные новому развлечению, зашевелились. Ставки сделаны, представление начиналось.
– Смотри, как глазами ворочает!
– Место выбирает, куда выползти.
– А может, его к параше подтолкнуть?
– Верхом на сральнике он будет смотреться клево.
– Смотри, смотри, пополз! По-пластунски чешет, чертяка! – радовался Мишка Питерский. – Ну, шевели, шевели копытами! Ползи, жучара!
– Не, не доползет! Сукой будет! Эй, братва, сейчас мы с вами чифирчиком побалуемся.
Но Варяг, с минуту отдышавшись, приподнялся: сначала он оперся на ладони, потом встал на четвереньки и, медленно разогнувшись, встал в полный рост.
– Смотри-ка, братва, а он мужик из крепких.
– Да просто этот чертяка жить хочет, – зашумели из дальнего угла.
– Да какой он чертяка?
– Чертяка, точно чертяка. Вон для него унитаз родней, чем матушка.
– Не, братва, он из крутых. Смотри, смотри, как чешет, ну будто фраер по Бродвею.
– Где я? – негромко произнес Варяг голосом, скорее похожим на стон из свежеприсыпанной могилы.
– На курорте, мать твою! – расхохотался Федя Лупатый.
Его остроту оценили, и камеру тряхнуло от громкого смеха.
Варяг сделал неверный шаг. Руки у него были расставлены в стороны – чем не слепец, потерявший поводыря.
– А может, его пинком подогнать? – поинтересовался Виталька Гроб, получивший кликуху за «мокрые» подвиги. Он слыл беспредельщиком, и сокамерники держались с ним настороже – трудно было предположить, что в следующую минуту может выкинуть этот отмороженный.
– Это ты брось! – строго предупредил Веселый. – В споре важна чистота эксперимента.
Варяг прошел метр, потом другой, оперся рукой о шконку и опустился на свободное место.
– Дошел, сучара, – разочарованно протянул Федя Лупатый. – Я ведь из-за тебя, гада, пачку чая профукал, – и в сердцах он с размаху ударил новенького в лицо. Голова откинулась и громко стукнулась в стену. Варяг завалился на спину и потерял сознание.
– Ты его никак ли замочил, Лупатый? – проговорил Веселый.
– Да разве этой петушне что-нибудь сделается? – поморщился Лупатый. – Его надо к двери оттащить. Пидорам там самое место будет.
– Шлифуй базар, Лупатый, с чего ты взял, что новенький из петушни?
– А мне и смотреть особенно не надо. Такую птицу сразу разглядеть можно. Посмотрите, люди, на его рыло. Разве у коренного может быть такая сытая, довольная пачка? А взгляни на его чистенькие ручки. Да пидор он, пидор. Это ж ясно.
– Не понял...
– Что не понял? Не понял, так еще раз присмотрись, какая витрина холеная. Даже если это и не кочет, так все равно не из наших.
– Ладно, Лупатый, кончай базар и гони проигранный чай.
Федя нехотя, лениво стал развязывать тесный сидор. С явным сожалением он извлек из его нутра пачку индийского чая со слоном.
– В этот раз твоя взяла. Держи обещанное, – сказал Лупатый, вручая проигранный чай Мише Питерскому.
– Ох, хорош! – смачно вдохнул тот аромат чая. – Почифирим, братва.
– Вот только где «дрова» добыть? Последнюю майку вчера спалили. А чифирчику страсть как хочется, прямо душа горит.
– Я знаю, где «дрова» достать, – зло объявил Федя Лупатый, – я у этой петушни как раз рубаху рассмотрел, кажись, из хлопка. «Дрова» что надо! Ну-ка, Лесник, подсоби раздеть залетного, – строго распорядился Федя, кивнув пареньку лет восемнадцати. – Не гоже мне, блатному, в птичьих перьях копаться.
Паренек был деревенским, из глухого сибирского села, затерянного в тайге. Из тех мест, где избы не запираются на ключ, а двери просто припирают палками – значит, хозяина нет дома, а может, подался он в
