поскольку это была, наверное, самая неусидчивая модель в мире, она принялась рисовать по памяти – все, что могла вспомнить. Вечерами, ложась спать, Света закрывала глаза и долго восстанавливала в памяти какой-нибудь городской пейзаж, или чье-нибудь лицо, или просто фантазировала, выписывая каждую черточку будущего рисунка сначала в своем воображении, а утром – на бумаге. Занятие рисованием так увлекло ее, что она почти перестала думать о смерти, мысли о которой не оставляли ее несколько последних недель. Раньше Олежка очень чутко реагировал на любые перепады ее настроения и, как только мама начинала впадать в панику, тут же принимался плакать и капризничать. Теперь внешне казалось, что мама больше ничем не обеспокоена. Страх перестал душить ее по ночам, она научилась скрывать его глубоко внутри, так, чтобы он не мешал ей хотя бы нормально общаться с сыном. Теперь мальчик стал спокойнее, к нему вернулся его прежний озорной нрав, он снова начал шалить, то смеша ее, то пугая.
– Дядь, а дядь! – обратился он вдруг однажды к сумрачному чернявому, коротко стриженному охраннику. – Отгадай загадку. А я тебе за это конфетку дам.
– Олежка! Перестань надоедать дяде, – укоризненно глядя на сына, остановила его Света, старавшаяся лишний раз не привлекать к себе внимание своих мучителей-конвоиров. – Замолчи!..
– Зеленая, а нажмешь кнопку – красное? – не унимался мальчишка, не обращая внимания на мать.
Охранник покосился на него и ничего не ответил, но вид у него при этом сделался озадаченный.
– Хочешь, скажу ответ? – лицо у Олежки стало хитрющим.
– Ну скажи, – не выдержал наконец охранник.
– Лягушка в миксере! – выпалил мальчишка, лукаво улыбаясь во всю мордашку.
Охранник некоторое время молча смотрел на мальчишку, и Светлане даже показалось, что она слышит, как потрескивает у него в голове трудно перевариваемая информация. Наконец через минуту лицо верзилы просияло и он зашелся таким чудовищным смехом, похожим на лошадиное ржание, что у Светланы по коже забегали мурашки.
– Ну ты, мужик, даешь! – нагоготавшись вдоволь, сказал охранник. – Пойду Вовану расскажу, он обоссытся от смеха.
Олежка польщенно улыбался. Светлана взяла его за руку и потянула к себе в комнату.
– Ну, хватит, хватит, – шептала она, видя по выражению лица сына, что он намерен продолжать.
– А еще хочешь? – вырывая руку, снова обратился к восприимчивому охраннику мальчик.
– Ну-ка, давай, давай еще, клоп! – заинтересованно наклонился вперед бугай.
– Отгадай, – таинственно заговорил Олежка, – что мне в тебе не нравится на букву «ф-ф-ф»!
Охранник обалдело посмотрел на него:
– На букву «ф»?..
– Да, на букву «ф-ф-ф». Детина надолго задумался.
– Что же у меня на букву «ф»?.. – искренне недоумевал он, оглядывая себя.
Мальчик терпеливо ждал. С его лица не сходило озорное выражение.
Наконец охранника осенило. Он, почесав в затылке, расплылся в широкой улыбке, посверкивая на солнце золотым зубом, и, тыкая в него пальцем, выродил:
– Фикса?! Угадал? А?
– Я даже не знаю, что это такое, – обиделся Олежка.
– Тогда – финка? – проявляя недюжинные умственные способности, азартно поинтересовался охранник.
– А вот и нет, а вот и нет, – беспечно отозвался мальчишка.
Бугай всерьез задумался. Минуты две он сидел молча, озадаченно закатив глаза к небу. Потом расстроенно крякнул.
– Сдаешься? – вкрадчивым мерзким голоском спросил ненавистный мальчишка.
– Ну ладно, валяй – говори, – огорченно согласился охранник.
– На букву «ф-ф-ф»?.. Ну это же так просто! – подсказывал Олежка бестолковому бугаю. – Ну?.. Ну же?
– Нет, – окончательно сдался тот. – Не знаю. Сдаюсь.
– «Ф-ф-сё!» – торжествующе выкрикнул мальчишка.
– Что – «все»? – опять не понял охранник.
– Мне в тебе не нравится – «ф-ф-сё»!
ЧАСТЬ IV
ГЛАВА 43
Подполковник Беспалый вызвал Муллу к себе в кабинет под вечер в пятницу. Когда того привели, он поднялся навстречу, вышел из-за стола и, подойдя к старику, поздоровался с ним за руку.
– Ты просил о встрече, Мулла?
– Просил, – спокойно, с достоинством отвечал старый зек.
– Ну тогда проходи, садись, в ногах правды нет, – и Беспалый усадил своего посетителя к столу на мягкое кресло.
Сам сел напротив и после недолгой паузы дружелюбно произнес:
– Давно мы с тобой не общались, Мулла. Уж почитай года два будет.
– Это точно, Александр Тимофеевич, видимо, повода подходящего не было встречаться.
– Видимо, не было... А я смотрю, постарел ты, сдал. Не пора ли тебе на покой?
– Аллах еще не дал мне разрешения отдыхать, начальник, – лукаво глядя на Беспалого, ответил старец.
– Что-то не больно твой Аллах за тебя радеет, коли позволил тебе так захиреть, – усмехнулся Александр Тимофеевич, беззастенчиво разглядывая высохшее, морщинистое лицо зека. – А сколько же тебе годков настукало, Заки Юсупович?
Мулла, невозмутимо глядя на начальника, все так же спокойно отвечал:
– А то ты сам не знаешь, Тимофеич. Ты же мою анкету небось наизусть выучил; она же у тебя дома наверняка в красном углу хранится. А ты меня про мои годы спрашиваешь.
– И все же, Мулла, напрягись, вспомни!
– Семьдесят шесть недавно было. А может, и восемьдесят шесть. Не помню уже. Сам же говоришь, что я постарел.
– Ого! Серьезный возраст. Не пора ли дорогу молодым уступить, а, Заки?
– Что это ты, Александр Тимофеевич, о молодых забеспокоился? Да и где они, молодые?.. Так, одни воробьи да петухи. А орел-то тут у тебя, поди, только я один и остался, хотя и старик.
– Да, ты прав, воробьев и особенно петухов много. Но есть и певчие. Соловьи, щеглы, кенары...
Мулла вскинул голову:
– Ах вон ты куда метишь, начальник! Молодым щеглом захотел старого орла заменить? Но ведь щеглам-то надо много потрудиться, чтобы на орлиную горку взлететь. Кстати, о щеглах. Вот о твоем-то Щеголе я слыхал нехорошие вещи.
– Какие же?
– А будто поет он для тебя какие-то особые песни.
Александр Тимофеевич улыбнулся широко.
– Да вот и про тебя ведь много чего разного говорят, даже не знаю, где правда, а где ложь.
Беспалый тут не покривил душой: о Мулле, одном из старейших российских воров в законе, действительно судачили разное: Не то он когда-то сошелся с ссученными ворами, за что был лишен короны, не то был не согласен с политикой нынешних «законных» и в знак протеста сам сложил с себя державный венец.
– Это тоже объяснимо, начальник, – достойно качнул головой Мулла. – Я слишком долго живу на этом свете, а потому и говорят обо мне разное.
– Ты не обидишься, если я задам тебе один вопрос?
– Задавай, начальник, – великодушно согласился Мулла. – На умный вопрос всегда приятно ответить. А если вопрос глупый... так на глупость обижаться Аллах не велит. Даже если будет такой вопрос, все равно попытаюсь удовлетворить твое любопытство. Есть такие вопросы, которые могут добавить мудрости, а на это я обязан сказать тебе даже спасибо.
– Ты, я вижу, сам большой мудрец, Мулла, и разумом тебя Бог не обидел. Ты знаешь, прежде чем
