Савелии он отыскал благодарного слушателя. Тайны, что он сдерживал в себе на протяжении последних месяцев, невозможно было уже укрывать, и он разразился бурным потоком откровенности.
– Поэтому фальшивую картину стараются пристроить на некоторое время в самые престижные галереи и лучшие музеи мира. Дальше идет аукцион. Руководители аукционов точно так же теснейшим образом связаны с господином Барановским. Они выставляют фальшивку на торги и тоже получают от этого доход. Дальше идут полицейские, которые закрывают глаза на дела господина Барановского, и всем он щедро платит. У него всюду имеются свои люди, не только здесь, во Франции, но и в Англии, Германии, Италии, Испании, России.
Пальцы Савелия сцепились в замок.
– Хорошо. С этим делом немного разобрались. Но какова во всей этой истории ваша роль? Не могли бы рассказать?
Жан Дидро нахмурился:
– Самая скверная... Как вы, наверное, догадались, я и изготавливаю эти фальшивки. Теперь они расходятся по всему миру. Вы ведь говорили, мсье, что я талантлив? – серьезно спросил Дидро.
Савелий слегка улыбнулся. – ну как же, все понятно, любому художнику требуется признание, даже если он копирует чужие картины.
– Я могу повторить это. Вы действительно очень одаренный человек.
– Так вот, я сумел перенять манеру письма не только Рембрандта, но и Дюрера, Леонардо да Винчи, Рафаэля, Ван Дейка и многих других. Правда, на это у меня ушло очень много времени. Ведь манера их письма очень отличается друг от друга. Да и краски они предпочитают разные. Одни отдают предпочтение желтому цвету, другие художники, наоборот, стараются его избегать и предпочитают темные тона. Одни тщательно выписывают лица и передний план, а другие стараются детализировать проекцию. Секретов очень много, обо всех и не расскажешь, и я пытался вникнуть в каждый из них. Одни мастера пытаются тщательно растирать краски, другие, наоборот, только размельчают. Все очень индивидуально.
– Сколько времени у вас уходит на написание картины? – спросил Савелий.
Художник прервал монолог, а потом неожиданно расхохотался:
– Последнего своего «Рембрандта» я писал всего лишь десять дней. А на аукционе в Амстердаме он ушел за пятьсот тысяч марок!
Жан Дидро вытер проступившие слезы.
– И сколько же вы изготовили картин?
– Одних только «Рембрандтов» около двух десятков.
Родионов неприязненно хмыкнул:
– Судя по тому, что рассказали, вы, наверное, самый богатый человек во Франции и с ног до головы ходите в золоте!
Глаза художника сверкнули злобой:
– Если бы так! Что вы мне ответите, если я вам скажу, что у меня иногда даже не хватает на кусок мяса?
Савелий оставался серьезен:
– Наверняка у вас очень большие траты, и вы живете на широкую ногу. Бывает!
Дидро нахмурился:
– На деньги, которые я получаю от господина Барановского, я не могу даже наскрести на маленькую квартирку где-нибудь на Монмартре. Так сложились обстоятельства, что я должен был уехать из Парижа и жить на берегу моря в лачуге. Именно там я и писал свои картины!
– Что-то я не все понимаю. Но для этого нужны холсты той эпохи. Как же вы их умудрились изготовить? – удивился Савелий.
Жан Дидро отрицательно покачал головой.
– Изготовить такие холсты просто невозможно. В каждом веке полотна делали по-разному, во многих случаях технология просто утеряна. Даже состав ткани в них несколько иной, – горячо заверил художник. Глаза его блестели нешуточным азартом, похоже, что он знал, о чем говорил. – Поэтому господин Барановский поступал по-другому, он скупал картины пятнадцатого-шестнадцатого веков, не представляющие художественной ценности. Я смывал с них краску, тщательнейшим образом высушивал холсты и создавал на них новые творения. – Его глаза вспыхнули искрой вдохновения. – Поверьте, мсье Родионов, некоторые из моих картин были так хороши, что сделали бы честь даже художникам, под которых я работал. А когда я появляюсь в Лувре, то всегда останавливаюсь перед картинами, которые я создал и которые теперь считаются полотнами Рембрандта, Ван Дейка, Микеланджело. Если бы эти художники были живы, они с удовольствием поставили бы под ними свою подпись. – В голосе художника послышалась самая настоящая гордость. – Барановский же приезжал только раз в неделю, чтобы привезти мне продукты.
– Но ведь современные полотна значительно отличаются от тех, что были написаны несколько столетий назад. Совершенно другие краски, они покрыты мелкими трещинами, – стал перечислять Родионов. Разговор с Дидро всерьез увлек его.
Художник печально улыбнулся:
– Сразу видно, что я разговариваю с дилетантом. После того как картина написана, ее просушивают при температуре более ста градусов. После этого она покрывается мелкими трещинами. Так старят картину. Потом все эти трещины затирают тушью. Еще я использую крепко заваренный чай. Им я смачиваю картину, от чего на ней образуется темный налет древности. Мне остается только смеяться, когда моя картина попадает на реставрацию и художники пинцетом и ватой оттирают чай, который я использовал. И после всего этого считается, что картина прошла реставрацию. – Смеха не получилось, на его губах обозначилась всего лишь жалкая улыбка. – Заварку смывают, а картину выставляют в музее. Поверьте, мне всегда жаль расставаться со своими картинами, они для меня словно дети. Ведь я их создал!
– Как же так получилось, что вы оказались в Париже?
– Наконец мне все это надоело, и я сказал господину Барановскому, что устал от моря, что мне осточертел постоянный насморк! Что мне надоело мое безденежье, и я хочу в Париж! Вы можете представить француза, который хотя бы раз в неделю не сходил в ресторан? – серьезно спросил Жан Дидро.
Подумав, Савелий отвечал с должной откровенностью:
– Нет.
– Вот видите! Однако я был тем самым несчастным французом! – в голосе Дидро прозвучала нешуточная боль. – А потом, в Париже на каждом шагу есть масса всяких других развлечений. В конце концов, есть просто красивые женщины! – В голосе художника послышался вызов.
– И вы оказались в Париже?
– Не сразу, конечно, – признался Жан Дидро, – а после многих препирательств с господином Барановским. Но все-таки я здесь и поэтому шикую!
– Он вам прибавил вознаграждение?
Жан Дидро подозрительно посмотрел на Савелия.
– Вас тоже интересует, сколько я сейчас получаю?
– Разве кто-то еще интересовался?
– Не важно! У меня появилась своя клиентура. Это очень состоятельные люди... Сейчас, во всяком случае, я могу позволить себе сходить куда-нибудь в ресторан и пригласить в номер понравившуюся мне девушку. Я человек не жадный, это тот самый минимум, без которого не может обойтись настоящий мужчина. Не хочу сказать, что я безумно счастлив от того, что я делаю, но нынешнее положение меня вполне устраивает. Я рисую картины, а господин Барановский их пристраивает. Я живу не богато, но иногда мне удается отложить что-нибудь на старость.
– А у меня создается впечатление, что господин Барановский крепко держит вас за горло.
На лице Жана Дидро отразилась горечь:
– Вы драматизируете. Если бы я хотел от него убежать, то меня бы ничего не остановило.
– Не уверен. А что случилось с полотном «Страшный суд»?
Дидро усмехнулся:
– Вот мы добрались и до главного. Но сначала была другая картина.
– Какая именно?
