Свадьба Кречинского. Пьесы

обязанность наша. Мы завсегда готовы. Наше почтение, завсегда, завсегда готовы.

ЯВЛЕНИЕ VIII

Муромский и Иван Сидоров.

Иван Сидоров (запирает за Тарелкиным дверь). Вы мне, сударь, не вняли, что говорил поблагодарить-то надо.

Муромский. Да как это можно так рисковать! Другой, пожалуй, в рожу даст.

Иван Сидоров. В рожу?! Как же он, сударь, за мое добро мне в рожу даст?

Муромский. Ведь не судеец же какой – а все-таки лицо.

Иван Сидоров. О боже мой! – Да вы разумом-то внемлите: вот вы говорите, что они лицо.

Муромский. Вестимо лицо: коллежский советник, делами управляет.

Иван Сидоров. Слушаю-с. А сапожки по их званию лаковые – изволили видеть?

Муромский. Видел.

Иван Сидоров. А перчаточки по их званию беленькие – изволили видеть?

Муромский. Видел.

Иван Сидоров. А суконце тоненькое английское; а воротнички голландские, а извозчик первый сорт; а театры им по скусу; а к актрисам расположение имеют – а вотчин у них нет, – так ли-с?

Муромский. Так.

Иван Сидоров. Чем же они живут?

Муромский. Чем живут?.. Чем живут?!. Ну – государево жалованье тоже получают.

Иван Сидоров. Государева, сударь, жалованья на это не хватит; государево жалованье на это не дается. Честно?й человек им жену прокормит, ну, матери кусок хлеба даст, а утробу свою на эти деньги не нарадует. Нет! Тут надо другие. Так вот такому-то лицу, хоть будь оно три лица, и все-таки вы, сударь, оброчная статья.

Муромский (с досадою). Стало уж, по-твоему, все берут.

Иван Сидоров. Кому как сила.

Муромский. Ну, все ж таки знатные бары не берут: ты меня в этом не уверишь.

Иван Сидоров. А на что им брать-то? Да за что им брать-то?

Муромский. Так вот я к ним и поеду.

Иван Сидоров. Съездите.

Муромский. Вот говорят, этот князь – справедливый человек, нелицеприятен – и нрава такого, что, говорит, передо мной все равны.

Иван Сидоров. Да как перед хлопушкой мухи. Что мала – муха, что большая – все единственно.

Муромский. Вот увижу.

Иван Сидоров. Ничего, батюшка, не увидишь. Стоишь ты перед ним с твоим делом; искалечило оно тебя да изогнуло в три погибели, а он перед тобою во всех кавалериях, да во всей власти, да со всеми чиноначалиями, как с неба какова, и взирает… Так что тут видеть? По-моему: к большим лицам ездить – воду толочь. А коли уж малые лица на крюк поддели, да сюда приволокли – так дай.

Муромский. Все вот дай! – Деньги-то не свои, так куда легко; – они у меня не богомерзкие какие, не кабацкие, не грабленые.

Иван Сидоров. Знаю, мой отец, знаю. Что делать?! Дадим, да и уедем; почнем опять хлопотать – боронить да сеять. Господь пособит – все вернем.

Муромский (с досадою). Я не знаю, кому дать? – Сколько дать?

Иван Сидоров. Да уж кому давать, как не этому Варравину – ведь дело у него, – слышали: он голова, а этот руки.

Муромский. Стало, к нему и ехать?

Иван Сидоров. К нему, сударь, к нему. Только когда у него будете, вы помечайте: сначала он поломается, а потом кидать станет; куда кинет – значит, так и есть. Вы не супротивничайте и спору не заводите: – Неокентаврий владеет нами; власть его, а не наша.

Муромский. Так когда же ехать-то?

Иван Сидоров. Да хоть завтра. Я вот забегу к Кандиду Касторычу; теперь он человек свой – так пускай его предупредит и дело устроит (берет шапку и хочет уйти), а без этого соваться нельзя.

Муромский. Да нет, постой… Вот что: завтра праздник, завтра и в лавках не торгуют.

Иван Сидоров (кланяясь). В лавках, сударь, не торгуют, а в присутственных местах ничего, торгуют. (Уходит .)

ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Зала канцелярии. Столы и чиновники.

У самой авансцены стол с бумагами, за которым

сидит Тарелкин; далее в глубине театра другие столы. Направо дверь в кабинет начальника, налево дверь

в прихожую; прямо против зрителей дверь в прочие комнаты канцелярии отворена – видны еще столы

и еще чиновники. Некоторые из них пишут,

другие козируют.

ЯВЛЕНИЕ I

Тарелкин, Чибисов, Ибисов, Шило, Омега, Герц, Шерц, Шмерц

и другие чиновники.

Тарелкин (сидит за своим столом и напевает арию из «Elisir»). Ci-е-lo-si-pu-o- mo-sir…

Ибисов (с другого стола). Тарелкин, вы вчера в Итальянской-то были?

Тарелкин (качает головой и заливается). Si-si-si-si-non-ci-e-do.

Ибисов. Какой шанс у человека!.. И Максим Кузьмич был?..

Тарелкин (та же игра). Si-si-si-non-ci-e-eeee… – тьфу, опять не вышло!

Ибисов. Как, бывало, Сальви валял эту арию в Москве – так мое почтение. Вы что там ни толкуйте, а Марио до него далеко.

Тарелкин (поет и машет ему рукою). Si-si-non-cie…

Ибисов. Нет, далеко.

Тарелкин (остановясь). Да замолчите.

Ибисов. Я свое мнение имею.

Тарелкин. Что ваше мнение? У вас сколько чувств?

Ибисов. Пять.

Тарелкин. А тут шесть надо.

Чиновники смеются.

Шило (с своего места). Прибавьте на бедность седьмое, чтобы так дел не вести.

Тарелкин (посмотрев на него через плечо). Каких там дел?

Шило. Да вот хоть бы дело Муромских: пять лет тянут! Пять месяцев здесь лежит. Ведь со слезами просят – пощадите, батенька!

Чибисов (перебивая). А какое это дело?

Ибисов. А об девочке – помните? О противузаконной связи одной помещичьей дочери с каким-то губернским секретарем. Оно идет к докладу.

Шерц (таинственно, на ухо Шиле). До крайности щекотливое дело. Максим Кузьмич сами рассматривают.

Шмерц (с другой стороны та же игра). А Тарелкин записку составляет.

Шило (громко). Кандид Касторыч, вы составили записку по делу Муромских?

Тарелкин (поет и бьет такт). Не состааааа-вил… не состаааа… не состаааа- вил…

Ибисов также подхватывает. Хор.

(Остановясь.) Откуда?

Ибисов. Постойте, постойте… из «Гугенотов»!