Следует заметить, что в Вашингтоне аппаратура горячей линии была установлена в Белом доме, где, как известно, президент не только работает, но и живет. Кремль же — исключительно рабочее место наших руководителей.
5 июня 1967 года меня вызвали в Кремль. Выяснилось, что на заседании Политбюро Косыгину поручили срочно связаться с американским президентом. Возле здания Совета Министров меня встретил охранник, мы спустились с ним в подвал и пошли по длинным коридорам. За одним из поворотов была неприметная дверь, за ней следовали три небольшие комнаты. В первой за столами сидели четыре молодые девушки — переводчицы и машинистки. Вторую занимал генерал КГБ, ведавший всей этой «конторой». И наконец, в третьей стояла аппаратура. Конечно, никаких телефонных аппаратов для связи с Вашингтоном там не было. В комнате находился самый обычный телетайп — с клавиатурой, как у пишущей машинки, с широкой бумажной лентой, на которой печатался текст. Послание набиралось машинисткой, определенным образом кодировалось и обычным телеграфным способом шло через всю Европу и Атлантический океан в Вашингтон. Перехватить его в пути, естественно, могли, но вот расшифровать никому бы не удалось. Шифры менялись каждый месяц. Специальные ленты должны были синхронно вставляться в аппараты в США и у нас. Раз в неделю операторы обменивались контрольными сообщениями для проверки работоспособности линии. Наши обычно посылали абзац из «Записок охотника» Тургенева. А в англоговорящих странах на такой случай давно используется фраза, содержащая все до единой буквы латинского алфавита. По-русски она звучит примерно так: «Проворная рыжая лиса перепрыгивает через ленивую собаку». Каждая сторона отправляла свое послание на родном языке. Ответственность за перевод несла принимающая сторона. У нас переводили молоденькие выпускницы Института иностранных языков, сидевшие в первой комнате.
Все это мне подробно растолковал генерал, пока мы ждали Косыгина.
Вскоре появился Косыгин. И не один, а вместе с Андроповым и Громыко. Все трое никогда здесь раньше не бывали. И первым делом спросили:
— А где же телефон?
При появлении Косыгина, Андропова и Громыко весь персонал, включая генерала, испытал шок.
— Мы хотим поговорить с президентом США, — сказал Косыгин.
Генерал стал объяснять, как действует линия, мол, нужно отдать машинистке текст и после набора он сразу же будет передан в Вашингтон.
Судя по всему, заседание Политбюро, на котором решили срочно связаться с президентом Джонсоном, еще не закончилось.
— Нет у меня никакого текста, — ответил Косыгин.
— Ну тогда диктуйте машинистке, а она будет печатать… — предложил генерал.
Машинистка села за телетайп. Руки у нее от волнения тряслись. Впервые за многие и многие дежурства ей пришлось приступить к своей ответственной работе. Да еще в присутствии людей, чьи лица она раньше видела только на огромных портретах во время праздничных демонстраций.
Сначала передали какую-то условную фразу, после принятия которой другая сторона должна была понять, что линия сейчас заработает. Вскоре пришло подтверждение.
Косыгин продиктовал:
— У аппарата ли президент Джонсон?
Я взглянул на часы. Президент не мог быть у аппарата, потому что в Америке раннее утро.
— Вряд ли, Алексей Николаевич. Время-то… Спит он еще, — негромко сказал я.
Тем не менее через несколько минут из Америки ответили, что, когда будет получено послание, президенту его немедленно отнесут.
Косыгин начал диктовать текст. В послании выражалась тревога в связи с обострением военных действий на Ближнем Востоке, предлагалось объединить усилия, дабы положить конец конфликту, содержалась просьба о воздействии президента на Израиль, а также говорилось о том, что медлить нельзя.
Послание ушло. Все застыли в ожидании. Минут через двадцать передали текст Госсекретаря США Дина Раска, в котором тот сообщил, что президент Джонсон очень скоро подойдет к аппарату.
Когда из телетайпа поползла лента с текстом послания президента, Андропов сказал:
— Ну, товарищ Суходрев, теперь пришла ваша очередь.
Я с листа перевел послание, а потом начал диктовать одной из машинисток. Она, помню, сильно нервничала и делала много опечаток. Рядом стояли Косыгин, Андропов и Громыко, ждали текст, чтобы отнести его в Политбюро, которое, судя по всему, ожидало это послание. Я всячески успокаивал машинистку, говорил, что не надо никаких подтирок и перепечаток. Худо-бедно она все напечатала, я вытащил лист из каретки. Его у меня тотчас выхватил Косыгин, сложил вдвое и сунул себе в папку. Все трое сразу ушли.
После их ухода переполох усилился. Девочки бурно переживали случившееся. Генерал запричитал: у него, оказывается, строгая инструкция, в которой до мельчайших подробностей расписано, как регистрировать все исходящие и входящие документы горячей линии — журнал входящих документов, журнал исходящих документов. А «входящий документ» уже унес Косыгин. Я его успокаивал: Председатель Совета Министров взял послание при свидетелях. Генерал махнул рукой и стал говорить, что послание Джонсона нужно было занести в журнал, перевести, отредактировать, размножить в трех экземплярах, вызвать офицера фельдсвязи, законвертовать, запечатать сургучом и послать по специальной разметке — в ЦК, Политбюро и Совет Министров. Ничего этого сделано не было. Генерал пребывал в отчаянии. Я подумал: «Не дай бог действительно возникнет критическая ситуация между Вашингтоном и Москвой! Прежде чем хоть одна бумага дойдет до адресата, ракеты успеют уничтожить страны и континенты. Наш генерал не успеет выполнить и половины всех формальностей…»
Мне уже вроде делать было нечего, и я как мог успокаивал команду горячей линии. Через некоторое время народ пришел в себя. Девушки начали восхищаться моим переводом с листа. Я понял, что они никогда бы так не перевели. Листали бы словари, справочники и тому подобное. Их, оказывается, направили на эту службу сразу после института. Дали звание младших лейтенантов КГБ, и все — заполнили штатные единицы. Опыта у них, конечно, не было. Единственная практика — отсылать в Америку раз в неделю «Тургенева» и получать обратно «лису с собакой». Работали они сутки через трое и зарабатывали, надо сказать, соответственно…
Генерал качал головой:
— Эх, вот нам бы сюда людей с вашей квалификацией…
Я ответил:
— За квалификацию надо платить. Думаю, что и дальше не обойдетесь без профессионалов из МИДа. И не ждите, что вам дадут время для всего этого бюрократического оформления.
Вот так произошло первое в нашей истории использование горячей линии связи, о которой когда-то много говорили и писали.
С 5 по 10 июня горячая линия включалась почти каждый день, но о согласованных действиях договориться так и не удалось. Отношения с Америкой обострились.
В десятых числах июня по нашему требованию была созвана 5-я чрезвычайная специальная сессия Генассамблеи ООН для срочного рассмотрения ситуации, сложившейся на Ближнем Востоке. В качестве главы советской делегации туда поехал Алексей Николаевич Косыгин. Он снова оказался на острие событий.
Это была его первая поездка в Соединенные Штаты.
Об официальном визите в США пока речи быть не могло. Но Косыгин ехал как бы и не в США. Он отправлялся в штаб-квартиру Организации Объединенных Наций, которая находится в Нью-Йорке.
Известие о том, что Косыгин едет на сессию, вызвало соответствующую реакцию в мире — руководители некоторых стран решили тоже отправиться в Нью-Йорк.
Наша поездка готовилась в пожарном порядке.
Лучше сто раз увидеть…
