Сергею Мироновичу о своей учебе в институте, о встречах с интересными людьми. Но дружба эта оборвалась.
Как новое безмерное горе переживал Яков Джугашвили злодейское убийство Кирова. Навсегда ушел из жизни «дядя Сережа», искренне заботившийся о Якове, в трудное время оказавший ему помощь в приобретении рабочей профессии. Потеря эта была невосполнима.
Если в беде твой друг…
Известный советский поэт Николай Доризо десять лет собирал материалы и писал трагедию «Яков Джугашвили». В 1988 году она была опубликована в журнале «Москва». Это художественное произведение имеет документальную основу. В трагедии действуют герои вымышленные и подлинные. Поэт создал правдивый образ старшего сына Сталина.
В трагедии «Яков Джугашвили» Яков говорит Олегу, товарищу по заключению в фашистском концлагере (Олег был сыном репрессированного наркома): Ведь мой отец дружил с отцом твоим И поступил так беспощадно с ним. Я часто думаю порой ночною: Не слишком ли отец мой крут? Кабы со мной одним, А то со всей огромною страною!.. На площадях мы пели Первомаю О том, что счастлив молодой наш век: «Я другой такой страны не знаю, Где так вольно дышит человек». То было время первых Днепрогэсов, То были дни, когда в краю любом Гремел набат карающих процессов Над ненавистным классовым врагом.
Конституция СССР предоставляла гражданам страны демократические права. Но на деле постепенно они превращались в фикцию, устанавливалась единоличная власть, диктатура Сталина. От его воли, болезненной подозрительности, кичливости, тщеславия стали зависеть свобода, судьба, жизнь советских людей.
Выдающийся деятель Французской буржуазной революции конца XVIII века Жан Поль Марат выпускал в свое время газету «Друг народа», в которой неустанно разоблачал происки контрреволюции. По-своему истолковав слова Марата, Сталин ко всем инакомыслящим приклеивал страшный ярлык врага народа. Ушли в прошлое спокойные товарищеские дискуссии, обсуждения, стала исчезать демократическая обстановка в партии и стране. Главным доводом Сталина был «палочный аргумент». Людей без всякой вины арестовывали, сажали в тюрьмы, расстреливали.
Яков Джугашвили с горечью наблюдал, как исчезали люди, которых в свое время Сталин считал друзьями. Яков хорошо знал их. Он видел коварство отца, сознавал, что Сталин творит невиданный произвол. В стране усиливался кровавый террор. В то же время органы печати и массовой информации всячески превозносили Сталина и его мнимые заслуги в истории революционного движения. Официальная пропаганда славила великого вождя народов.
О политике Яков никогда не говорил с отцом, но он отважно защищал своих товарищей, репрессированных без всякой вины. Не боясь гнева отца, Яков за таких людей заступался, не задумываясь о последствиях.
Его школьный друг Григорий Гагошидзе 27 июня 1937 года был в Рустави, где летчики овладевали парашютным делом. Он вспоминал:
«В тот день я находился на аэродроме. Сделал первый показательный прыжок. Потом сел за штурвал самолета, в нем находилась группа студентов Грузинского индустриального института. Студент Кутателадзе раньше, чем было необходимо, раскрыл парашют, задел хвост самолета, испортил его. Мне угрожала смерть. По инструкции я оставил самолет и прыгнул с парашютом.
Со следующего дня каждый вечер за мной к дому приезжала машина. Меня возили в отделение НКВД. Порой допрашивали два часа, иногда четыре. Обвинение — будто бы я умышленно, без причины, оставил самолет и являюсь виновником его гибели.
Допрашивал меня Ашот Асланов. Он требовал:
— Подпиши, что ты враг народа, изменник.
Я говорю: «Ашот! Пригласи специалистов. Они скажут, что я не мог поступить иначе. Я не нарушил инструкции».
Допросы продолжались. Понимая, что одно письмо в Кремль может не дойти, я написал семнадцать писем с одинаковым текстом на имя моего школьного друга Якова Джугашвили, просил его вызволить меня из беды: «Ты знаешь мою семью, знаешь меня. Может ли в моей семье быть враг народа? Прошу помощь. Пусть для проверки всего случившегося со мной выделят комиссию специалистов».
Часто письма, посланные в Москву, в Кремль, возвращались обратно. Просил своих друзей-летчиков взять мои письма и отправить их в Москву из тех мест, куда они прилетят, — из Баку, Ростова, Харькова, Краснодара. Одно письмо просил бросить в Москве в почтовый ящик у Красной площади.
Асланов вызвал меня на последний допрос, стал угрожать: «Расстреляю!» Вынул из стола одно мое письмо и говорит: «Еще жалуешься!»
Поздней ночью я пришел домой. Потом три дня меня никто не вызывал: в Рустави была нелетная погода.
Через несколько дней мне сообщили, что все обвинения с меня сняты. Я спросил сотрудника НКВД; чье это распоряжение. Он ответил: «Самого большого человека в стране».
Не знаю, сколько времени Яков говорил обо мне с отцом… Великое спасибо Якову Джугашвили за то, что он оказался надежным другом в самом страшном для меня испытании, которое могло закончиться моей гибелью без всякой вины».
Диктаторские замашки Сталина, конечно же, отрицательно влияли на развитие советского общественного и государственного строя, наносили ему ущерб. В то же время честный, самоотверженный труд миллионов энтузиастов, преданных делу Ленина, преображал Родину. С каждым годом крепло ее экономическое и оборонное могущество. За несколько лет Советская страна, используя преимущества социализма, из нищей, отсталой России превратилась в могучую индустриальную державу.
На Западе многие люди хотели подробнее знать, что происходит в семье самого Сталина.
Падкие на сенсацию и «жареные» факты, органы буржуазной печати пытались через своих корреспондентов в Москве выяснить, что творится в «главной семье Советского государства».
Но по воле Сталина эта семья находилась в зоне молчания. Вождь считал, что его личная жизнь не должна становиться предметом публичного внимания.
И советские люди ничего не знали о личной жизни Сталина и членов его семьи. Читатель «Известий» В. Васильев заметил: «Эта традиция возникла еще тогда, когда деятельность наших вождей показывалась как непрерывная «денная и нощная» работа на благо советского народа. Помните: вся Москва спит, и только одно окно в Кремле светится — это товарищ Сталин неустанно размышляет о том, как бы сделать советских людей еще более счастливыми…»
В цивилизованном обществе интерес к личной жизни руководителей — не праздное любопытство, с этим связано утверждение в стране определенных нравов. Политическое руководство не должно быть анонимным, ибо «покров неизвестности» способствует созданию антинародной идеологии вождизма, культа личности.
Когда Яков Джугашвили учился в Московском институте инженеров транспорта, он каждое лето после практики приезжал в небольшой тихий городок Урюпинск на левом берегу реки Хопер. Там жил дядя Надежды Сергеевны — Михаил Яковлевич Аллилуев с женой Матреной Федоровной. Они занимали одну половину дома, а в другой поселилась семья Голышевых — Павел Антонович и Екатерина Алексеевна. У Голышевых было четыре дочери. Среди них темноволосая Оля. Ей нравился Яков Джугашвили — красивый кавказец, хорошо воспитанный, обходительный молодой человек. Ольга серьезно увлеклась им. После одного из приездов Якова в Урюпинск Ольга Голышева отправилась
